Я вздыхаю и, прикрывая глаза, сцеживаю последние слезы. Шевелиться не хочу. Выравниваю дыхание и жду, когда замедлится сердце. Но последнему так и не суждено случиться.

Чарушин возвращается.

Вскидывая взгляд, взволнованно наблюдаю за его решительным приближением.

Два громких отрывистых вздоха, и он вдруг опускается передо мной на колени. Какое-то время лишь смотрим друг другу в глаза. А затем Артем берет в руки мои ладони, осторожно их растирает. Его взгляд и эти движения так сильно напоминают мне прошлое... Выдержать эту вспышку не могу, она вскрывает мое сердце и охватывает его пламенем.

– Я люблю тебя, – говорит он.

И я задыхаюсь. Срываясь, выдаю судорожный всхлип. Один, второй… Пытаюсь вдохнуть. С теми же рваными слезливыми звуками вбираю кислород. Но его все равно не хватает. Сердце сбивается. Берет паузы до потери пульса. И после каждой яростно влетает мне в ребра. Разбивается, в этот раз будто по-настоящему. Вдребезги.

Чарушин же… У него тоже срывается дыхание. Глаза – будто океаны. Океаны боли, за которой чувства такой силы, что и визуально выдержать невозможно. А он ведь с ними живет.

– Прости, если обидел хоть чем-то. Клянусь, что никогда этого не хотел. Намеренно не пытался ранить. Никогда, Лиза, – говорит, усиливая на эмоциях нажим. Каждое слово будто выбивает. И у меня, конечно, не возникает сомнений, что все это он произносит искренне. – Я всегда боролся только с собой. Только с собой, Лиза. И да, я мудак, мне легче верить в то, что я тобой управляю, чем в то, что ты меня… – его охрипший голос обрывается за секунду до того, как Чарушин разрывает наш зрительный контакт. Глядя в сторону, краснеет. Господи, мой Чарушин краснеет! А я рыдаю. Рыдаю вовсю, но стараюсь глушить все звуки, чтобы не мешать ему говорить. – Ты не рассказывала о долгах своих родителей, – выдыхает Артем после вздоха. Снова смотрит мне в глаза. – Жаль, что тогда не сказала. Сразу. Я бы все решил. Если бы ты рассказывала мне хоть что-то… Блядь… Вообще сказать хотел другое. Созрел, чтобы принять перед собой и донести до тебя.

Он прикрывает глаза и натужно переводит дыхание. А у меня заканчивается терпение.

– Что?

Чарушин тотчас вскидывает взгляд. Проваливаюсь в кипящую бурю эмоций.

– Что люблю тебя и буду любить, несмотря ни на что, Лиза, – обрушивает он. – Понимаешь, какой бы ты не была, что бы ты не делала, что не говорила… Я люблю тебя. Просто люблю, и все тут. Это не изменится никогда. Даже если ты меня любить не будешь.

– Господи, Артем… – вырывается у меня с плачем. – Что ты такое говоришь?

Он закусывает губы, резко мотает головой, вздыхает и продолжает, будто уже не способен остановиться:

– Я хочу тебя понимать. Чтобы ты делилась… Блядь, всем. Как есть. Просто скажи мне, и все… Скажи, и я найду силы понять. Клянусь! Скажи, почему ты так отреагировала на дочь Вари? У тебя какое-то неприятие? Не любишь детей? С чем связано? Говори, как есть. Я приму, клянусь. Любой твой ответ.

Такие чувства в нем кипят, такое желание понять меня… Я просто не могу молчать, какую бы боль этот диалог мне не причинял.

– Нет, дело не в неприятии, Артем… Я люблю детей… Любила… Просто… – слезы катятся градом. Но я стараюсь не останавливаться. Судорожно таскаю воздух и так же сорвано его выдыхаю. Всхлипываю. Дрожу. И все же продолжаю говорить: – Дети причиняют мне боль. Я пытаюсь с этим справляться. Но… Иногда выбивает, как сегодня… Я вспоминаю… Представляю нашего сына и… Это очень больно, прости… Прости…

Улавливаю, как резко цепенеет Чарушин.

– Сына? – выдыхает приглушенно, но при этом разрывает пространство такими интонациями, что я вздрагиваю. Вся боль, что в нем клубилась и кипела, с одним этим словом выходит. Моргаю, только чтобы увидеть его лицо. – Откуда ты знаешь, что это был мальчик? Господи, Лиза… Скажи… – избыток его океана, его боли и его ярости прорывает черту. Заторможенно наблюдаю, как медленно она стекает по лицу Артема. – Скажи мне, пожалуйста… Скажи!

– Я не знаю… Не знаю, конечно… Просто так мне снится… Мальчик, сын… Он всегда веселый… Я не вижу лица, но мне кажется, что он похож на тебя… Он играет, смеется, бегает и… И он зовет меня… Он меня зовет, понимаешь?! Он называет меня мамой… – не замечаю, как полностью срываюсь. Плачу, захлебываясь воздухом… – Поэтому мне больно… Поэтому… Только поэтому…

Чарушин выдает какой-то раненый стон и, поднимаясь, тянет меня вверх, чтобы крепко-крепко прижать к груди. Чувствую, как дрожат его сильные плечи, как безумно колотится сердце, и впервые ощущаю, что мы разделяем эту боль. Его и мою. По-отдельности ее было так много. Вместе вообще несовместимое с жизнью количество. Но именно вместе появляется шанс с ней справиться.

– Ты должна отпустить это, – хрипит Артем мне в волосы. Они влажные там, где он прижимается. – Хватит, Лиза… Пора отпустить.

– А ты отпустил? Простил? – мне нужно знать.

– Да… Простил, Лиза. Простил, родная.

Едва это слышу, мир в очередной раз переворачивается. Если бы Чарушин не держал, рухнула бы на пол.

– А я не могу себя простить… Не могу не думать о том, что будь я тогда сильнее, наш малыш бы родился… Он бы родился сейчас… В прошлом месяце, понимаешь? Как это отпустить? Как? Я не должна была верить матери, но мне было так плохо, Артем… От боли и тошноты ничего не соображала, когда она попросила меня подписать согласие на прерывание беременности… И я подписала! Я так виновата! Никогда мне не пережить эту вину, эту потерю… Никогда!.. Такая вот дурочка… Такая… Внушаемая, как ты сказал, да? Мама сказала, что это обычная формальность перед тем, как мне окажут медицинскую помощь, и я поверила… Поверила! В помощь! Но никто не собирался мне помогать! Они просто выскребли из меня моего ребенка… Я проснулась, а его нет, понимаешь?! Его нет!

С каждым выкриком звучу все громче, отчаянно сотрясая воздух рыданиями. Впервые все это выплескиваю. Впервые, ведь даже с Соней не делилась. Ни с кем. Думала, что справляюсь. А тут вдруг рану, которую я все эти месяцы пыталась игнорировать, прорывает. Всю меня разрывает. И я, едва сумев вдохнуть, кричу. Выдаю всю ту боль, что когда-то подавила.

– Лиза… Лиза… Господи, Лиза…

Глохну, только потому что кислород заканчивается. А обратно наполнить легкие уже не могу. Пока Чарушин не втаскивает меня под душ. Обрушившаяся на нас холодная вода запускает инстинкты – дергаюсь и резко вдыхаю.

– Тише, тише… Дыши… Лиза, дыши! – в последнем крике отчаянное требование. Вздрагиваю, подаваясь к Артему. Надсадно вдыхаю и прячу у него на груди лицо. – Боже… Боже, Лиза… Дыши… Дыши, маленькая…

Температурный режим сменяется. Льющаяся на нас вода становится теплой. Но я все равно продолжаю дрожать. Да и Чарушин тоже. Трясет нас обоих. Уверена, что и слезы мои не одиноки. Чувствую от Артема сумасшедший отклик. Сливаемся, чтобы исцелиться. Прижимаемся изо всех сил.

– Я люблю тебя, Чарушин… – шепчу, не прекращая плакать. – Когда же ты поверишь? Я люблю тебя больше жизни. Всегда любила. Всегда, Артем.