Излишние советы. Я и так никого не подпущу… А вот и милиция. И агент "зеленых" с ними? Мне некогда разбираться.

- Стоять! Руки!

Они с неуклюжим топотом бросаются к нам. Я не делаю ни одного лишнего движения, только поворачиваю в их сторону сжатый правый кулак, придерживая Ирочку левой рукой. И нет во мне ни злобы, ни ярости. Одна спокойная решимость никто ее не заберет у меня. Ни милиция, ни группа "Альфа", ни дивизия морпехов. Ни сама смерть, пока сам я живой.

Менты летят на асфальт по инерции, на бегу мгновенно потеряв сознание. С лязгом катится по земле чейто пистолет. Водитель ментовской "Волги" вываливается через открытую дверь, свисая вниз головой.

А Ирочка уже ничего не чувствует. Стеклянные, расширенные последней болью глаза остановились.

- Не умирай!!!

Огненный шар вспыхивает над самой землей, переливаясь мыльнорадужной оболочкой.

"Туда! Вместе с ней!"

Я подхватываю ее на руки, кидаюсь в огненное нутро. Мгновенная невесомость, и только радужнобелый туннель, сходящийся в точку.

Не умирай…

Голубоватомолочный свет льется с потолка. Он достаточно ярок, этот свет, но сейчас он кажется мне тусклым, пепельносерым. И все вокруг серое, как в сумерках.

Вся наша команда стоит возле меня, и я ощущаю их эмоции. Сочувствие? Сопереживание? Не то, не то!…

Я стою столбом возле сооружения, похожего на громадный саркофаг. Я не уйду отсюда без нее, даже не думайте. И никакие приказы ни папы Уэфа, ни самого Создателя Вселенной для меня недействительны.

Сзади подходит мама Маша. Гладит меня по голове. Жест совершенно человеческий и понятный.

Я мог бы прочитать сам, что у нее в голове, но я не хочу. Я боюсь. И никогда в жизни ничего я так не боялся.

- Она жива? слышу я потусторонний голос. Разве это мой голос?

- Она будет жива. Ты успел.

Я оборачиваюсь к маме Маше. Мама… Какими словами мне на тебя молиться?

Она улыбается грустно.

- Я же заинтересованное лицо.

Вместо ответа я судорожно обхватываю ее поверх крыльев, сжимаю в объятиях. Ангелы вообщето не любят, когда им связывают крылья, но мама Маша терпит.

- Давай сядем, Рома. Уэф, ты нужен здесь, не уходи. Остальные свободны. Идите же!

Мы усаживаемся на пол возле витализатора, в котором сейчас моя Ирочка… да, спит. Спит, и не возражайте. Уэф чуть поодаль, Белая молния рядом со мной. Я не собираюсь облегчать ей задачу, читая мысли.

- Говори…

- В общем, так. Мозг поврежден пулей, и довольно сильно, но большие полушария, все высшие отделы и главное, память и самосознание не пострадали. Так что моя дочь будет жить и все помнить. Все, до последнего момента.

Она переводит дух.

- Только для такого восстановления потребуется восстановить и первоначальный генный код. Она не будет больше твоей женщиной, Рома. Она вернется в исходное состояние.

Я улыбаюсь, блаженно и бессмысленно.

- Мама Маша… Она жива. Она будет. Что еще нужно? Ты прожила сто с лишним лет, ты такая умная неужели не понимаешь? Мне ничего больше не надо от этого мира.

Мама Маша тихонько гладит меня по щеке, чуть касаясь кончиками пальцев.

- Я не знаю… Рома, скажи ты святой?

- Нет, мама Маша. Я всего лишь половина того странного существа, о четырех рукахногах, о двух головах, вторую половину которого составляет твоя дочь. Моя Ирочка. И потом неужели не ясно? Если гора не может Магомет идет сам. Если она не может быть моей, человеческой женщиной я же смогу стать ее мужчиной? Ну, ангелом? Ты же обещала, мама Маша…

Она тоже улыбается. Чутьчуть, но улыбается.

- Ты согласен ждать?

- Я согласен ждать сколько нужно. Мне плохо без нее, но я буду ждать. Кстати, сколько?

- Смотря чего. Если того момента, когда она выйдет из этого витализатора, то шесть недель. Если того момента, когда ты сам сюда ляжешь для превращения не знаю…

- Значит, шесть недель. Это трудно. А дальше будет легче ведь она будет рядом.

- А как же диван? она улыбается уже вполне заметно.

- Диван подождет. Вообще, без дивана я смогу худобедно продержаться, и довольно долго. Но без нее самой самую малость.

Твердые пальчики ложатся на мой затылок. Сияющие синие глаза занимают все мое поле зрения, и я чувствую на своих губах легкий, щекочущий поцелуй будто перышком.

- Ты точно святой.

Ага. Блаженный. Дурачок…

- Не говори так. Ты такой же разумный, как мы. А местами и более.

Уэф, не проронивший до сих пор ни слова, встает.

- Значит, так. В теперешнем состоянии ты не можешь работать. Ты остаешься здесь. Будешь заниматься самообразованием и самовоспитанием, да и Петру Иванычу поможешь. Из дому ничего не надо?

- Надо. Альбом. Ну, для…

- Я понял. Я сам заберу. Все?

- Нет. Кто стрелял?

Уэф смотрит прямо мне в глаза.

- Вот это я должен спросить у тебя. Ты же Великий Спящий! Так что я жду ответа.

Разноцветные пятна под закрытыми веками переплетаются, танцуют свой танец, исполненный тайного смысла. Я сплю на упругом полу прямо в зале витализаторов, накрывшись простыней. Уэф только посмотрел на меня, и не стал спорить. Спасибо, папа Уэф. Я все равно не ушел бы отсюда. Я должен быть рядом, понимаешь?

"Ладно, Рома. Делай как знаешь. Только учти за тобой долг"

"Я знаю. Я найду его. Я ночи напролет спать не буду…"

"Наоборот. Ты будешь спать день и ночь, если понадобится. Ведь эти милиционеры, которых ты… Их использовали втемную, и никакого агента "зеленых" с на этот раз с ними не было. Это резервная часть сети. Они поняли свою ошибку, Рома, поняли и решили исправить. Только они опять ошиблись. Теперь уже ты главное звено. Ты должен их найти. И начни с убийцы, если он еще жив"

Танцуют, переплетаются цветные пятна. Я вижу, как совсем рядом, в недрах удивительного аппарата, идет процесс восстановления. Уже извлечена пуля, уже удалены сгустки крови. Разрушена стволовая часть мозга, и такое ранение для человека является смертельным. Безусловно смертельным, при нашем уровне медицины. Но витализатор могучая машина, и Ирочка, к счастью, не совсем человек. Вот если бы пуля попала чуть выше… Или если бы еще пять минут клинической смерти… Вот для чего вызвали милицию задержать… И тем самым убить. Тот же контрольный выстрел.

Я будто расширяюсь, подобно ударной волне от взрыва, стремительно и неостановимо. Я поднимаюсь над землей. Я поднимаюсь над Землей. Но чувства сегодня совсем иные. Меня вздымает ввысь гнев, холодный и беспощадный. Гнев, который ни один ангельский прибор не сможет посчитать слепым, животным чувством. Это праведный гнев разумного существа, у которого хотели отнять любовь.