надеюсь на твое благоразумие и верю в то, что ты не отступишь от своего истинного пути. Я буду ждать тебя сегодня в полночь у ручья, что за западной стеной. Приходи, брат. И прошу тебя, приди один. Пожалей своих спутников. Уповаю на твой разум и верю в то, что мы еще сможем открыть наши сердца навстречу друг другу.

Сейчас не время для старых обид, брат. Поверь.

Алвар

Эпилог

И снова то ли сон, то ли явь. На этот раз я смотрю на мир снизу вверх и не сразу понимаю, что оказалась в теле ребенка. Детский разум воспринимает картину фрагментами, поэтому я долго не могу понять, где я и что происходит. Подспудно жду, чтобы все поскорее закончилось, потому что мой собственный разум, запертый в этих рамках, не в силах справиться с нахлынувшим на меня животным ужасом. Ужас – первое, что я чувствую, оказавшись в этом видении. Потом приходят холод и боль в колене.

Какое-то время уходит на то, чтобы отделиться от этого ужаса, отодвинуть его на задний план и попытаться понять происходящее. Зачем-то же я вижу эти сны? Кто-то же мне их насылает?

Ребенок – я упорно пытаюсь ментально отгородиться от происходящего – привязан к дереву. Вокруг непроглядная тьма, и где-то неподалеку шумит вода. А еще листва… Кажется, он находится в лесу. Очень мешает то, что он постоянно озирается и не дает мне сфокусироваться на чем-то конкретном. Впрочем, скоро я понимаю, что он не один. Рядом несколько человек разговаривают на смутно знакомом языке. Сначала кажется, что он хванский, и я с ужасом думаю о том, что мне предстоит заново пережить гибель деревни хванов. Потом приходит другая мысль: кто-то из хванов выжил, и мне сейчас показывают этот сон для того, чтобы я могла пересказать его Альгидрасу. Вероятно, это важно.

Говорят мужчины, при этом вполголоса, словно таясь от кого-то. Ребенку страшно и больно. На него никто не обращает внимания, но мысли попытаться развязаться и убежать у него даже не возникает – разум застилает безотчетный ужас.

Вдруг из-за туч выглядывает луна, и картинка проявляется точно снимок на фотопленке. Ребенок теперь смотрит на четверых мужчин, стоящих чуть в стороне, и я вдруг понимаю, что где-то уже видела нечто подобное. Сначала приходит ассоциация со сном про Каменную Деву и обвал, наверное, потому, что там тоже было четверо мужчин, а потом я осознаю, что ассоциация возникает не только из-за количества участников. Дело в языке. Они говорят на кварском.

Мой слух начинает улавливать отдельные слова, и я безумно жалею, что ни одно из них не понимаю. Вдруг один из мужчин оборачивается, и в свете луны я вижу его профиль. Меня тут же окатывает узнаванием. Это странно, потому что я никогда не отличалась хорошей памятью на лица и, если бы кто-то сказал мне, что я с уверенностью опознаю в темноте старейшину Савойского монастыря после короткой встречи на торгах, я ни за что бы не поверила. Однако сомнений нет: это Алвар.

Он напряженно всматривается в темноту, а потом издает резкий свист, похожий на птичий, и негромко смеется, когда слышит такой же свист в ответ. Спустя секунду в руках его спутников вспыхивают факелы. Вспыхивают так, как бывает у фокусников в цирке. Будто кто-то нажал на кнопку. Я невольно вспоминаю о том, что Святыня, хранящаяся в монастыре, управляет стихией огня. Тут меня накрывает осознанием: вот чем был тот жар, который я испытала на торгах! Я еще какое-то время пытаюсь свыкнуться с этой мыслью, потому что все это до сих пор кажется чем-то нереальным. Однако мне не хватает времени: к группе приближается еще один человек, и, несмотря на темноту и оглушающий страх ребенка, я тотчас его узнаю.

Альгидрас останавливается, не дойдя до мужчин нескольких шагов, и что-то произносит вопросительным тоном. Тоже по-кварски. Я с досадой понимаю, что информации из этого сна мне не вынести вовсе. Единственное, что мне остается, – это наблюдать. К счастью, ребенок смотрит очень внимательно, и в его душе начинает трепыхаться надежда. В моей, признаться, тоже, потому что я уже привыкла к тому, что Альгидрас умеет разрешать неразрешимые ситуации и каким-то мистическим образом в итоге у него все складывается хорошо.

Алвар отвечает с улыбкой в голосе, а потом разводит руки в стороны, словно показывая, что безоружен и намерения его чисты и прозрачны. Он и Альгидрас – единственные, у кого нет факелов. Впрочем, мне это не мешает. Света трех факелов вполне достаточно, чтобы внимательно рассмотреть происходящее. Я понимаю, что мы не в лесу, а совсем рядом с городской стеной. От нее нас отделяет ручей и несколько невысоких деревьев. Со своего места я могу разглядеть струганые бревна, на которых играют отсветы огня. Бревна не такие мощные, как в Свири, и я прихожу к выводу, что мы рядом с Каменицей.

Меж тем Алвар и Альгидрас о чем-то разговаривают. Альгидрас говорит отрывисто и немного нервно, Алвар – мягко, певуче, словно увещевая маленького ребенка. Его спутники не вмешиваются.

Сколько длится этот разговор, я не знаю. Ребенок вдруг всхлипывает, и только тут Альгидрас, резко обернувшись, его замечает. Он тут же что-то требовательно спрашивает у Алвара. Тот молчит несколько секунд перед тем, как начать говорить, а когда наконец начинает, его голос меняется до неузнаваемости. В нем нет увещевательных ноток. Мне чудится угроза. Альгидрас смотрит то на ребенка, то на Алвара, явно не зная, что предпринять, а меня вдруг озаряет: Алвару что-то нужно от Альгидраса! Они встречались недалеко от Свири, и Альгидрас уговаривал Алвара не приезжать в Каменицу. Думаю, этой части истории стоит верить. Однако Алвар здесь. Что ему нужно? А еще по всему выходит, что он отчаялся получить желаемое добром, и потому здесь появился ребенок. У меня сжимается сердце, когда я вспоминаю рассказ Альгидраса о том, что он не успел спасти племянника во время резни на острове. В ту ночь погибли все его родичи, но именно о племяннике он вспоминал отдельно. Алвар вправду слишком хорошо знает своего «брата».

– Я домой хочу, – жалобное бормотание заставляет Альгидраса вздрогнуть всем телом.

Он поворачивается к ребенку и пытается выдавить улыбку. Я понимаю, что вряд ли этот ребенок попадет домой. Однако малыш этого не понимает, и его сердце начинает отчаянно колотиться от радости, когда Альгидрас произносит:

– Скоро пойдем.

Алвар тоже оборачивается к ребенку и улыбается ласково, как добрый дядюшка. Мне хочется взвыть. А потом Алвар шагает к Альгидрасу и берет того за плечо, заставляя отвернуться от ребенка. Альгидрас что-то негромко говорит. Даже не понимая языка, я точно знаю, что он просит за мальчика.

Алвар даже не поворачивается в сторону ребенка. Вместо этого делает еще один шаг, приближаясь вплотную к Альгидрасу, и касается его лба своим. Они почти одного роста: Алвар лишь чуточку выше. И сейчас они стоят друг напротив друга, словно кроме них в мире никого не существует. Одна рука Алвара сжимает плечо Альгидраса, вторая зарылась в волосы на его затылке. Моего слуха достигает безостановочное «Альгар, Альгар, Альгар…». Алвар, вероятно, вправду хочет решить дело миром, вот только Альгидрас, похоже, не желает соглашаться на его предложение. Он на мгновение сжимает пояс Алвара, а потом что-то произносит и резко шагает назад, отталкивая Алвара. Тот несколько секунд смотрит на человека, которого он так упорно называл братом, а потом о чем-то просит, указывая на стоящее рядом засохшее дерево. Альгидрас медленно поворачивается в ту сторону и касается рукой ствола. Проводит ладонью вверх-вниз, обращается к Алвару с каким-то вопросом, и в этот миг ребенок пронзительно вскрикивает, и я к нему присоединяюсь. Только меня не слышно. Дерево за секунду превращается в горку пепла, а Альгидрас шарахается в сторону, тряся обожженной рукой.

Следующие слова Алвара звучат жестко. И это снова вопрос. Алвар ждет ответа. Альгидрас молчит, баюкая поврежденную руку. Алвар вздыхает и качает головой. Тут же в опасной близости от ребенка загорается еще одно дерево. Малыш немеет от страха, а я смотрю на то, как живое деревце превращается в пепел: скручиваются листья, загибаются ветки, осыпается сажа. Алвар снова что-то