– Нет, – выдохнула Лиза, и Шура понял: она не ожидала подобного развития событий. – Если вы хотите казнить меня, то ничего не получится. Максимум, что возможно – дуэль. Но без него, – и она указала на Шуру.

Рука Пономарева на плече сжалась.

«Неужели она не понимает, – подумал Шура, – что ей не выстоять?»

Пономарев не пойдет на дуэль, ему не нужен честный поединок за право владения «сильнейшим магическим артефактом» – ему нужна только ее гибель, потому что он давным-давно понял, какова может быть его потеря.

Лиза, уходи… Уходи, глупая, ты еще успеешь…

Голос Пономарева он услышал из такой непостижимой дали, что не сразу понял – что ведущий обращается к нему, и воля его парализована сиянием давно знакомого ему кнута.

– Давай, Артур. Точка на два пальца влево от ее виска.

Лиза не шевельнулась. Беги же! Беги! – заходился от крика внутренний голос – Лиза не двигалась, не строила защиты, вообще ничего не делала. Шура смотрел на нее и не мог, не мог…

Это все из-за нее, Артур, говорил Пономарев. Именно из-за нее ты стал тем, кто ты есть сейчас – убийцей, смертельным оружием, на тебя охотятся, и жизнь твоя висит на волоске из-за этой женщины. Если бы не она, ты был бы обычным студентом и ни с какой стороны не влез бы в эту магическую кашу, никогда. Это она.

Гнев, обида и ярость. Пономарев не мог ему врать, Пономарев говорил чистую правду, и Шура ему верил – а как было не верить? Лиза стояла перед ним, восстановленная ведьма, однажды ворвавшаяся в его тихую жизнь и разрушившая ее легко, походя. Это она сделала его таким, только она… вот только тот мальчишка, который однажды показывал Лизе, что такое спин, никак не мог признать очевидное.

– Ни волоска… – прошептал Шура и сам не понял, что сказал. Боль и горечь запечатленного даэраны стучали в его висках, срывая дыхание, вот только… Девушка в репперских портках танцует вальс, неумело, но старательно. Девушка в восточном наряде улыбается ему в приват-рум дорогого клуба. Эта самая девушка, из-за которой время сейчас остановилось.

– Артур, это она, – сказал Пономарев вслух. – Это она во всем виновата.

– Да, я знаю, – ответил Артур, – она… Именно она…

– Нет, – произнес Шура. – Ни за что. Не буду.

Пономарев ударил его по спине своим серебристым кнутом, и Шура едва удержал вскрик.

– Это ведь тоже из-за нее, – сочувствующе промолвил Пономарев. – Послушай, разве ты не устал от этого?

– Очень, – ответил Артур и шагнул к Лизе. Она не шевельнулась, хотя вполне могла бы сейчас выстроить защиту и не пропустить к себе даэрану, хотя, разумеется, защиты хватило бы ненадолго. Ненависть, ненависть, ненависть, он сейчас ненавидел ее. Эти длинные, растрепанные ветром волосы, эти спокойные зеленые глаза, эти острые игольчатые ресницы и родинку на левой ключице – нет!

Рамка, которую моделировал Пономарев сложными ломкими движениями, разрушилась, и Шуре не было нужды в том, чтобы обернуться и посмотреть. Он отлично знал – Пономарев в недоумении.

– Что? Что ты сказал, сопляк?

– Нет, – повторил Шура, и ему сразу стало как-то легче, хотя на плечи сразу же словно навалили огромный мешок камней – неподчинение ведущему по-прежнему каралось. – Нет, я не буду.

– Будешь, Артур, – почти ласково сказал Пономарев, и тут же посторонняя сила вскинула Шурины руки и развела в стороны, формируя жест для нанесения удара. Кончики пальцев начало колоть – Пономарев аккумулировал энергию, чтобы швырнуть в Лизу. Ну почему же она сама ничего не делает, вот просто стоит и смотрит на него…

– Fngar niam haunnat sin methor… – проговорил Пономарев, и Шура тут же услышал голос Данилы:

– Отойдите от нее, оба!

Даэрана и ведущий обернулись. На обочине стоял битый Лизин спорткар, а в нескольких метрах от точки встречи – Данила и Ваня, причем у Вани в руках был пистолет – маленький, дамский, под стать владельцу. Ведь и не заметили, как они подобрались. А в машине еще и Мадина, уже вызывает скорую помощь…

– Сказано вам – отойдите! – повторил Данила. – Оба, быстро!

Тут время дрогнуло и понеслось с невероятной быстротой, а Пономарев сделал свою главную ошибку.

– Пошел вон, – небрежно проронил он и махнул рукой. Данилу вскинуло в воздух и отбросило в сторону; он упал на землю и застыл в скрюченной, неестественной позе, не шевелясь. Лиза тихо вскрикнула, а Шура почувствовал, что чужая воля не так уж и сильно на него давит – Пономарев отвлекся на незваных гостей, и выстраиваемая им рамка развалилась окончательно.

Ваня посмотрел в сторону Данилы, и Шура увидел, как у Воробья затряслись губы. Он отчаянно трусил, он был смелым только в команде, но, несмотря на эту трусость, не отступал.

– Ну? – спросил Пономарев. – Тебе тоже не терпится?

– Ванька, беги, – прошептала Лиза, но Воробей не услышал ее шепота и тонким, срывающимся, каким-то совершенно детским голоском вскрикнул:

– Руки опусти, ты!

Пономарев на этом моменте малость оторопел. В его практике еще не бывало случая, чтобы на него орал какой-то сопляк-недоросток с полными штанами неприятных предчувствий.

– Давай вали отсюда, – почти ласково посоветовал Пономарев. Ваня покосился на Данилу – а Данила умирал, Шура явственно видел, как от лежащего в траве тела растекается серебристыми ручейками энергия жизни – и неожиданным тоном маршала Жукова на плацу рявкнул:

– Руки, кому говорю!

Пономарев усмехнулся и сказал Шуре:

– Видишь, это тоже по ее вине, – а затем замахнулся на Ваню своим кнутом.

И Ваня выстрелил. Не тратя слов на очередное предупреждение, он просто нажал на курок – точно и однозначно с перепугу.

Шура не понял, что происходит, и почему время застыло снова. Кнут вывалился из безвольно разжавшейся руки Пономарева, а сам он замер с натурально отпавшей от изумления челюстью. Ваня смотрел на пистолет с подлинным ужасом, словно не понимал, как эта штука попала к нему и что он только что сотворил. Где-то далеко-далеко вскрикнула Лиза, а Шура только и успел подумать, что сегодня явно не его день и рухнул в траву, чувствуя во рту кровь.

Боль была такой, что на мгновение весь мир исчез, затянутый алым, сжался в пульсирующую точку невыразимого словами мучения. Но потом багровая пелена разошлась, и Шура увидел легкомысленное летнее небо, распахнутый купол синего зонта с нарисованными кучеряшками облаков.

На него нахлынул покой, подобного которому Шура не испытывал раньше, и это чувство было настолько красивым, настолько завершенным, настолько его собственным, что ему захотелось плакать от облегчения. Артур Ключевский исчез, он снова был собой, спокойным и беззаботным пареньком, танцующим румбу на оттаявшем весеннем асфальте… Где-то Ваня трясся в истерике, содрогаясь от рыданий, где-то Пономарев выстраивал дрожащими руками новую рамку, силясь спасти бесценное существо, умирающее перед ним – все это было неважно, кроме…