А если бы… если бы не все это – отроки, рогатина, сердитый отец в одном исподнем, – если бы у них было настоящее свидание… При этой мысли сердце замирало и падало куда-то вниз.

Попади она в Киев, как было задумано Мистиной, весьма вероятно, там она еще не раз встретилась бы с Хаконом, сыном Ульва! И эти встречи могли бы привести…

Но потом на щеку садился комар, и Соколина, дав себе легкую пощечину, снова видела болото, сосны вдали за зеленой влажной равниной, серое небо без краю…

Да уж! Здесь ей с ним не свидеться – у лешего в болоте, куда посылают, проклиная в сердцах! И виноваты во всем те люди, которым она доверяла, будто братьям. Ольтур, Кислый, Бьольв, Лис, Регни, Хадди, Клин, Гневой, Лиховей… И что же – они ее предали! Просто передали в руки древлян. И дело не в том, что их держали под прицелом. Она знала этих парней, и она видела их лица в те мгновения на лесной тропе близ Малин-городца. Для них нападение Гвездобора вовсе не было неожиданным. И они даже не собирались вступать в схватку. Как выглядят Ольта и Гневой, собираясь драться, она знает, она это очень хорошо знает!

И вот из-за этих подлецов, выкормленных ее отцом, она теперь оказалась в этом Ящеровом болоте! Соколина с ненавистью оглядывала кусты и кочки. И нет отсюда дороги ни конному, ни пешему…

– А ты спроси, кстати, у парней: может, у них есть еще лукошко? – посоветовала Ута.

Соколина вздохнула и побрела ко второй избе. Здесь раньше жил, как рассказали Ходимовичи, волхв по имени Мракота. Они его плохо знали, он умер, еще когда они были детьми. Но Богатка уверял, что видел как-то ночью волосатого мужика: вошел, дескать, и у стола молча сел. Посидел, встал и ушел. Держана и Велесик потом долго спорили: был это Мракота или Дивий Дед? Сговорились ночью сторожить по очереди, не придет ли и к ним в избу волхвунья, но, конечно, заснули…

Ходишка сидел под навесом и чинил свою бобровую ловушку, сплетенную из прутьев. Всякий день он уходил бродить, искать бобровые поселения; в округе их было много, но бобры хитры – если поймать одного, то другие потом будут бдительны и в ловушку близ своего жилья не попадутся. Поэтому для удачного лова приходилось часто перемещаться.

Соколина остановилась перед ним:

– У вас есть лукошко?

– Есть одно, с ним Богатка ушел. – Отрок прищурился на нее из-под волос, падающих на лоб. Неяркое солнышко как раз взошло и било в глаза.

– А еще есть?

– Вроде нет.

– Вроде нет или точно?

– Я не видал.

– А вы искали?

– Я не искал.

– Ну я пойду поищу? – Соколина кивнула на вход.

Ходишка повел головой: мол, а мне чего? Соколина толкнула дверь и вошла. В избе было полутемно, на лавке спал Ходыга. Соколина остановилась, уперев руки в бока. Сторожа! Один по грибы пошел, другой дрыхнет, третий о бобрах мечтает! Да не было бы кругом болото, только бы они ее и видели!

Соколина огляделась. С утварью здесь было еще беднее, чем у покойной волхвуньи, у стола две новые ножки из вырубленных жердей – старые сгнили. В углах какой-то пыльный хлам. Соколина пошарила там, потом встала на лавку и заглянула на полати. Вроде какой-то плетеный бок… Лукошко? Нет, старый горшок, обмотанный полосами бересты.

Она подцепила пальцами край горшка и потянула на себя. За ним поволоклось еще что-то. На тусклый свет явились сплетенные прутья.

Сперва Соколина подумала, что это старая ловушка для зверя или рыбы. Рама из орехового прута, соединенная сыромятными, высохшими ремешками наподобие решетки… Да это же снегоступы! Вот и ремень-крепление есть.

Отчаянно расшвыривая пыльный хлам, она вытащила свою добычу на свет. Один, и второй тоже тут. Немного поломанные, но это можно починить. Помяла прутья основы: крепкие. Должно быть, Мракота ходил в них зимой по снегу, а летом… летом – по топям.

Оглянувшись на спящего Ходыгу, она подтащила снегоступы к оконцу и, с трудом протиснув в отверстие, выкинула наружу. Потом отряхнула руки и вышла.

– Не нашла? – Ходишка поднял глаза.

– Горшок вот нашла. Уте отдам.

– Отдай. – Ходишка кивнул и снова взялся за ловушку.

Обойдя избу, Соколина подобрала снегоступы и утащила к себе. Спрятала под лавку и забросала хворостом. Замысел ясно еще не сложился в голове, но где-то в тумане замерцал луч надежды.

* * *

Не доверяя друг другу, дружины Мистины и Сигге Сакса встали не общим станом, а по отдельности, на больших полянах брошенных пашен, разделенных молодым перелеском. Это послужило на пользу первым и погубило вторых.

Конная дружина Ингвара ворвалась в стан Сигге Сакса и с ходу принялась рубить людей, сидевших у костров. Те падали с разрубленными головами, даже не успев встать и схватиться за оружие; иные были зарублены, когда на четвереньках выбирались на шум из шатров. Особенно отличились печенеги и хазары, которых в дружине Ингвара уже было немало: привычные рубить с коня своими однолезвийными изогнутыми мечами, они собрали особенно щедрый кровавый урожай.

Пылали подожженные шатры. Над поляной стоял топот копыт, звон оружия, рев ярости и вой боли… Кто бы мог предположить: дружина прославленного воеводы, князева кормильца, закончит свой путь именно так – под клинками князевых же гридей?

Мистина в окружении своих отроков наблюдал за этим издалека, с опушки перелеска. Они видели, как двое, трое, пятеро из людей Сигге, видя бесполезность сопротивления, несутся со всех ног к зарослям и исчезают в них; в ответ на вопросительные взгляды своих людей Мистина качал головой. Он не хотел сам становиться убийцей людей своего отца, пусть они и предали его первыми. Но был рад увидеть, что большинство из них, следуя законам седой старины, предпочитают погибнуть в неравном бою, пасть с мечом в руке, наполовину извлеченным из ножен, но не бежать.

Только когда сопротивление затихло и огонь опал, Мистина подъехал поближе. Спешившись, люди Ингвара вязали сдавшихся, поднимали и перевязывали раненых. Погибших у Ингвара не было.

Один из киевских гридей, Градимир, вел пленника со связанными руками.

– Мой брат двоюродный, – завидев Мистину, весело ухмыльнулся Градимир и хлопнул того по плечу: – Сам мне сдался!

– Я не виноват, что ты прямо на меня наскочил, – мрачно ответил Бьольв. – Как бы я пережил твой позор, если бы ты убил родича?

– А никак! – так же весело согласился Градимир. – Пошли к князю. Буду просить, чтобы тебя помиловал.

Но прочим Свенгельдовым отрокам, не имевшим близкой родни в Киеве и в Ингваровой дружине, повезло куда меньше. Не сходя с коня, Мистина оглядел поляну. Рослый, могучий, в белой одежде, сидя верхом над полем битвы, в смеси сумрака и пламенных отблесков он напоминал самого Кощея. Его застывшее лицо против воли было мрачно. Облегчение боролось в нем с тайным, незаконным, несправедливым чувством стыда.