тоже хорошая охота, так что, возможно, я буду тебя учить прямо здесь. Мы уже убили трех крылатых людей и взяли в плен четвертого.

— Четырех летунов? — Потрясенная, Синель забыла, что надо восторгаться. — Вот уж не думала, что кто-то может.

Сиюф засмеялась:

— Девять лет назад в Тривигаунте один трупер убила мужчину с крыльями, но она не сумела захватить такую круглую штуку на спине, которая толкает их вперед. Я забыла слово.

— А я никогда и не знала.

— По тому образцу мы сделали крылья моих птеротруперов. На этот раз мне удалось захватить и эти круглые штуки, но он еще не рассказал, как ими пользоваться.

Сиюф облизала губы, и Синель в первый раз испугалась.

— Еще не рассказал. Но расскажет, и очень скоро. Он глуп, как и все мужчины, и совсем не красавец — маленький и тощий. Мы сняли с него одежду и делали с ним всякие штуки, пока он не стал нам другом. Тебя это не смущает, я надеюсь?

— Мне кажется, я это переживу.

— Мы сняли с него одежду и посмотрели, и он ничто. У меня пять мужей, и все они красивее этого. Возможно, он понравится тебе? Когда мы закончим, я отдам его тебе.

— О, нет! Я не хочу его, Сиюф.

— Хорошо.

— Я вообще не люблю мужчин, за исключением патеры и еще одного.

Они добрались до верхней площадки Большой лестницы, покрытой огромным роскошным ковром. Сиюф посмотрела направо и вниз, на свой ключ:

— Моих мужей… иногда я люблю их, но не сильнее, чем некоторые любят собак. И для меня на первом месте — высокие и сильные девушки. И, знаешь, я просто наслаждаюсь некоторым сопротивлением, в начале.

* * *

Майтера Мрамор остановилась и вгляделась в странную процессию, пересекающую улицу Мантейон, хотя до нее было совсем не близко — наследство майтеры Роза невероятно улучшило остроту ее взгляда. Улица сверкала огнями, и она увидела большого, грубо выглядевшего человека, которого сопровождал человек поменьше и такой худой, что, казалось, был весь собран из палочек. За ними шли три солдата, большие и красивые, как и все солдаты; двое из них несли четвертого. За солдатами высокий авгур и… и…

— Сив! О, сив. Генерал, генерал Мята! Это я, сив! — От радости майтера Мрамор подпрыгнула в воздух. Крошечная сивилла, шедшая за высоким авгуром, оглянулась, и ее нижняя челюсть отвисла.

Майтера Мрамор унаследовала от майтеры Роза не только острое зрение; она понеслась по улице Мантейона так, как если бы у нее выросли крылья, и сам Орев не смог бы пролететь расстояние быстрее. Держась хорошей рукой за чепец, она проскочила мимо грубого человека, со звоном столкнулась с первым солдатом — на бегу пробормотала что-то извинительное — и обвила руками майтеру Мята.

— Это ты, действительно ты! Мы так волновались! Ты себе не представляешь! Ты не можешь, и, когда патера сказал, что с тобой все хорошо, я подумала, что это происходит именно тогда, когда все говорят, что опасность миновала, их убивают и, и… о, Гиеракс! О, Сцилла! О, Фелксиопа! Я просто не могла больше выносить это. Ты была светом моей жизни, сив. Я знаю, что никогда не говорила тебе, но ты была, была! Если бы я должна была жить в киновии только с майтерой Розой и этой хэм, я бы не вынесла! Мы бы обе сошли с ума!

Майтера Мята засмеялась, обняла ее и попыталась приподнять; это было так смешно, что майтера Мрамор воскликнула:

— Хватит, сив, пока не надорвалась! — Но все это не имело значения. Майтера Мята была здесь и смеялась, та же самая дорогая майтера Мята, и даже лучше, потому что она вернулась Тартар знает откуда, и не было матери и дочери, бабушки и внучки даже наполовину таких близких, как они, и никакой ребенок или внук не были и наполовину такими дорогими.

— Я так счастлива, что вернулась, майтера, — заявила майтера Мята, когда смогла перестать смеяться. — Я даже не знала, что бывает такое счастье, до этого мгновения.

— Где ты была? Дорогая, дорогая сив, дорогая девочка! Патера сказал, что они схватили тебя, бросили в какое-то ужасное место под городом, и потом — они не знают как — ты оказалась с солдатами, но генералиссимус — не тот жирный, а другая — сказала, что ты мертва… о, сив! Я так тосковала по тебе! Я хочу, чтобы ты повстречалась с Синель. Ее я тоже люблю, она мне как вторая внучка, но никто, никто во всем витке не значит для меня так много, как ты!

— Э… весь Вайрон, — сказал высокий авгур. — Чувствует как ты, э, майтера? Только посмотри на них.

Все головы повернулись к ним, люди указывали пальцами.

— Вы… э… поговорите с ними, генерал? Или, хм, я сам…

Майтера Мята помахала обеими руками и послала зевакам дюжину воздушных поцелуев; потом зазвенела серебряная труба, та самая, которую майтера Мрамор уже слышала на Солнечной улице в незабываемый гиераксдень, в тот самый день, когда во время последнего жертвоприношения появилась Королева Витка; она зазвучала, отражаясь от каждой стены и каждого булыжника мостовой, как призыв к бою:

— Я — генерал Мята! Его Высокопреосвященство и я были в тех самых туннелях, в которых прячется Аюнтамьенто, и сам Пас дал нам указания. Мы идем в Великий мантейон! Вместе с вами всеми, верно? — Она указала на мантейон широким жестом, как будто вытащила меч из ножен.

Послышались одобрительные крики, несколько голосов крикнули:

— Да!

— Там будет пророк лорда Паса, Гагарка. Мы это знаем, потому что так нам сказал лорд Пас. Пожалуйста! Кто-нибудь знает его?

Гигант, даже выше Прилипалы, махнул рукой. Под левой мышкой он держал барана, за ним шел ручной павиан; толпа расступалась перед ним. Майтера Мрамор подумала, что никогда не видела такого огромного био, почти такого же огромного, как солдат.

— Я, — прорычал он голосом, похожим на грохот барабана. — Я и вас знаю, генерал. Знаю хрен знает сколько лет, но Гагарка — мой старый кореш. — Ноги, похожие на две колонны, пожирали расстояние между ними большими размашистыми шагами.

Уже во второй раз маленькое лицо майтеры Мята засветилось от изумления:

— Мурсак! Ты же Мурсак! Мы с тобой атаковали поплавки на Тюремной улице!

— Чистый восторг, генерал. — Гигант опустился на колено, баран раздраженно заблеял. — Я Мурсак из «Петуха», и я пытался быть рядом, но эта сучья кобыла не могла. Слишком большой вес, вот чего сказала Калужница. А потом кто-то шмальнул из карабина, и мы покатились. —