На полпути я повстречал возвращавшуюся к воде черепаху-мать, изнуренную проделанной за ночь работой. Она была крупной, старой, оставляла за собой глубокие борозды в песке. Встретив первую волну, она искупалась, вынырнула и заскользила по водной глади, блестя панцирем. Несколько минут – и она исчезла из виду. Говорят, головастые морские черепахи живут по двести лет. Мне хотелось думать, что это моя давняя знакомая.

Я наблюдал за ее исчезновением. Я видел закат и восход.

Странно. Этого я не ожидал.

Я миновал вход в Гуана Ривер Стейт Парк, увидел кондоминиум, замедлил бег, затрусил, перешел на шаг. Мои ребра зажили, я снова мог глубоко дышать, полностью выздоровел. Июльское солнце уже жарило вовсю. Вода превратилась в текучее синее стекло. Вблизи от берега плескалась стайка дельфинов, но черепахи-матери нигде не было видно. Ничего, скоро на пляже будет кишеть ее потомство.

Я не услышал шагов и вздрогнул, когда мне на плечо легла чья-то рука. Я узнал вены, веснушки там, где был след от часов.

Я обернулся. Передо мной стояла Эшли. Ветровка, беговые шорты, кроссовки. Глаза у нее были красные, влажные. Похоже, она здорово не выспалась. Она качала головой, указывая себе за спину, в сторону Атланты.

– Я надеялась, что вы придете. Но вы не пришли, и я… я потеряла сон. Я стала перебирать подарки, вскрывать наиболее интересные с виду. Лишь бы отвлечься от… от этого дня. – Она схватила меня за руки, потом двинула кулаком в грудь. На ее левой руке не было кольца. – Мои врачи говорят, что мне следует возобновить занятия бегом.

– Неплохая идея.

– Не люблю бегать одна.

– Я тоже.

Она рыла песок носком кроссовки. Сложив руки, Эшли прищурилась на поднимающееся солнце и сказала:

– Я хотела бы увидеть Рейчел. Вы нас познакомите?

Я молча кивнул.

– Прямо сейчас?

Мы зашагали по пляжу. Наш путь составил две мили. Дом, который я построил для Рейчел, стоял на дюнах, в окружении крупноплодных дубков и мятлика.

После возвращения я отметил розовой лентой десять черепашьих гнезд.

– Это гнезда черепах? – удивленно спросила Эшли. Я утвердительно кивнул.

Мы покружили по дюнам, поднялись по дорожке. Песок был мягкий, совсем как снег. Я снял с шеи ключ, отпер замок, отодвинул ветку жасмина, которую никак не собрался обрезать, и открыл дверь.

Чтобы дом не перегревался в летний зной, весь он – стены, пол, все остальное – был либо сделан из мрамора, либо обложен мрамором. Солярий наверху летом выглядел лучше всего, многие орхидеи цвели.

Я посторонился, пропуская вперед Эшли. Рейчел лежала слева, Майкл и Ханна справа.

Эшли закрыла ладонями рот.

Я помахал рукой.

– Познакомьтесь, Эшли, это Рейчел. Рейчел, это Эшли.

Эшли опустилась на колени, гладя пальцами мрамор и водя ими по бороздкам, образовывавшим имя Рейчел и даты жизни. На мраморной крышке, примерно там, где должны были быть сложены на груди руки Рейчел, лежали семь цифровых диктофонов. Все пыльные, кроме одного – того, который был со мной в горах. Эшли потрогала его, повертела и положила на место. На плите, над лицом Рейчел, лежала моя куртка, свернутая как подушка.

Я уселся спиной к Рейчел, ногами к близнецам, уставился на небо сквозь цветы и стекло наверху.

– Рейчел была беременна, она вынашивала двойню. Но произошло так называемое частичное отслоение – это когда плацента начинает отрываться от стенки матки. Ей прописали месяц постельного режима в надежде, что ее состояние улучшится, но оно – без всякой вины с ее стороны – наоборот, ухудшилось. Она превратилась в ходячую бомбу с часовым механизмом.

Я пытался подействовать на нее логикой, твердил, что при полном отрыве погибнут и близнецы, и она. Мы с ее врачом хотели забрать близнецов. Она смотрела на нас как на умалишенных и спрашивала: «Куда вы их заберете?»

Я хотел, чтобы Рейчел выжила, и если бы для этого пришлось пожертвовать младенцами, я был готов. Они отправились бы к Богу. А у нас с ней были бы еще дети. Я хотел, чтобы мы вместе состарились, вместе смеялись над нашими морщинами. Она тоже этого хотела. Но проблема заключалась в том, что существовал крохотный шанс, что если мы ничего не станем делать, то дети выживут, и все кончится хорошо.

Рулетка и то предоставляет больше шансов, чем было у нее, но тем не менее она решила рискнуть. Я сказал: «Уступи их Богу. Пусть решает Он». Но она покачала головой. «Мы уже положились на случай». Я обозлился, усомнился в ее любви, я кричал, рвал глотку, но ее было не переубедить. Я боролся с тем ее качеством, которое больше всего ценил.

«Какие могут быть возражения у Бога? Как Он может тебя винить? Он первый тебя поймет». Но она ничего не желала слушать. Просто гладила себя по животу и твердила: «Бен, я тебя люблю, но я не смогу до конца жизни видеть Майкла и Ханну перед своим своими глазами. Зная, что они могли бы выжить. Зная, что был шанс, но мы им не воспользовались».

Тогда я зашнуровал кроссовки и вылетел в дверь. Полуночный забег по пляжу для проветривания мозгов. Когда зазвонил мой мобильный телефон, я переключил его на голосовую почту. Даже не знаю, сколько раз я…

Я поерзал, провел пальцем по имени «Майкл», потом по имени «Ханна».

– Насколько я понимаю, вскоре после моего ухода у нее произошел отрыв плаценты. Она успела набрать 911, но они приехали поздно. Даже если бы успели вовремя, то все равно ничего не смогли бы сделать. Я вернулся через два часа. Увидел «мигалки», полицейских в кухне, переговаривающихся по рации. Телефонный звонок: звонили из больницы. Чужие люди у меня на кухне… Меня отвезли в морг. Попросили ее опознать. При попытке спасти Рейчел ей сделали экстренное кесарево сечение и достали младенцев. Теперь они лежали с ней рядом. То голосовое сообщение, которое вы слышали в самолете, она оставила мне перед тем, как все это случилось. Я его сохранил, перезаписал и теперь почти каждый день сам себе его посылаю. Как напоминание, что, каким бы я ни был, она меня любила.

Я посмотрел на Эшли и увидел на ее лице слезы.

– Однажды вы спросили, чего нельзя простить. Слова! Слова, которые уже не взять назад, потому что тот, кому они предназначались, четыре с половиной года назад унес их с собой в могилу.

Я огляделся, указал на мраморные саркофаги.

– Простой могильный камень не годился, вот я и решил построить это. Положил их рядом друг с другом. Устроил наверху солярий, чтобы она любовалась орхидеями. А ночью – звездами. Я знал, что ей это понравится. Даже обрезал ветки деревьев, чтобы было больше света. Иногда отсюда видна Большая Медведица, иногда луна.

Ночь за ночью я прихожу сюда, прижимаюсь к ней, касаюсь пальцами близнецов, их имен и слушаю свой голос, пересказывающий ей нашу историю. – Я покачал головой и указал на диктофоны. – Но сколько ни рассказываю, конец всегда один и тот же.