Ночь идет… Николаева преследует неотступная мысль о железном сундуке. Теряется самое дорогое, удобное время для взлома сундука. Глухая ночь… весь дом спит… никто не услышит, как будет жалобно стонать и хрипеть железный сундук, разворачиваемый ломом.

«Так я один пойду», – проносится в голове убийцы. Он поспешно встает, выходит из дворницкой во двор. Тихо… Все спят. Дом стоит угрюмый, безмолвный, глядя черными впадинами своих глаз-окон. Тихо, осторожно, крадучись, подходит он к квартире убитых. Сердце бьется тревожно в груди, словно выскочить хочет оттуда. Он берется за ручку двери… Дверь медленно отворяется. Холодный ужас овладевает им. Что он сделал! Ведь он после убийства забыл запереть дверь… А к ним звонили. Он это хорошо знает, так как ему заявляли, что, несмотря на звонки, Костырев и Федорова двери не открывают. Ну а вдруг кто-нибудь, звоня, попробовал бы нажать дверную ручку? Дверь бы отворилась, в квартиру вошли бы, заметили бы преступление, и все, все буквально пропало бы… Не видать бы ему никогда сокровищ железного сундука. А ведь ради него он и пошел-то на страшное убийство… И вдруг радость, огромная животная радость, что этого не случилось, охватила его. Слава богу! Сундук тут… Все, все спасено!

Не видать бы ему никогда сокровищ железного сундука. А ведь ради него он и пошел-то на страшное убийство… И вдруг радость, огромная животная радость, что этого не случилось, охватила его. Слава богу! Сундук тут… Все, все спасено!

Эта радость была так велика, что она заглушила последние признаки страха, колебания. Николаев спокойно вошел в квартиру, заперев за собою дверь, зажег свечку и принялся взламывать сундук. Страшное соседство трупов его, по-видимому, теперь мало волновало. Он находился как бы в состоянии гипноза, причем в роли гипнотизера являлся железный сундук. Взломав его, он с жадностью начал выгружать его. Целые груды процентных бумаг. Красные, синие, желтые листы, на них – огромные цифры: десять тысяч, пять тысяч… Николаев приступил к сортировке. Все процентные бумаги он отложил в одну сторону, а в другую бросал документы и разные иные бумаги. «Надо это сжечь, чтобы не оставалось следов, какие именно деньги были у Костырева», – мелькнуло у него в голове. И он бросил, действительно, все документы и прочие бумаги в печку, зажег их и уничтожил. После этого он схватил груду процентных и кредитных билетов, вышел с ними во двор и около мусорной ямы зарыл свои желанные сокровища. На другой день он об этом поведал Семенову, обещая поделиться с ним. Но делать этого ему не пришлось.

Так окончилось это страшное дело о двойном убийстве. За него я получил благодарность, а наши агенты, производившие розыски, – денежные награды.

Убийство за пальто

Настоящее дело представляет собой несомненный интерес, так как воочию показывает, насколько иные люди низко ценят жизнь человеческую, с какой легкостью они готовы пролить кровь, забывая законы и божеские, и человеческие. Цинизм их преступной воли поистине не имеет ни мер, ни границ. Они убивают с таким же хладнокровием, с каким пьют и распутничают.

Цинизм их преступной воли поистине не имеет ни мер, ни границ. Они убивают с таким же хладнокровием, с каким пьют и распутничают.

9 января 1886 года пристав 1-го участка Александро-Невской части дал знать сыскной полиции о совершенном убийстве сторожа церкви при С.-Петербургской духовной академии отставного рядового Павла Клементьевича Новикова. Откомандированный мной немедленно на место преступления чиновник нашей полиции Шереметьевский обнаружил следующее.

Убийство несчастного церковного сторожа было совершено злодеем в сторожке покойного. Это было убогое, крохотное жилище. Стол, несколько табуретов, в углу – кровать. Около нее в луже крови лежал Павел Новиков. Голова его была разбита, череп проломлен; из черепной трещины виднелись мозги, залитые кровью. На лице застыло выражение испуга, боли, вернее, жестокого физического страдания. На полу неподалеку от трупа Новикова лежало пальто, старое и рваное.

Из опроса служащих в здании Духовной академии установили, что это пальто не принадлежит убитому, у него было другое пальто, которое, очевидно, похищено убийцей.

– Скажите, – спросил следователь, – не слыл ли покойный за человека состоятельного? Убийство, по-видимому, совершено с целью грабежа…

– Нет, – хором отвечали опрашиваемые. – Для всех знавших сторожа Новикова не было тайной, что он ровно ничего не имел, существовал только на то крохотное жалованье, которое получал.

– Не замечали ли, кто особенно часто посещал убитого?

– Да к нему, почитай, никто и никогда не приходил. Он жил совершенным бобылем… Вот разве не прослышал ли злодей, что у Новикова ключ от церкви находится?

– А ключ действительно хранился у убитого?

– Всегда. А в церкви ведь большие сокровища находятся. Может, кто вздумал ключ украсть у бедняги, отпереть им церковь и обокрасть ее.

Было приступлено к розыску ключа. Найти его не представило затруднения: он лежал под ситцевой подушкой убитого. Бросились осматривать церковь – там все оказалось в полнейшем порядке, в полной сохранности, неприкосновенности. Ничего из «огромных богатств» не было тронуто.

Дело представлялось чрезвычайно странным: церковь не ограблена, вещи (в виде сундука, шкафчика) убитого тоже были целы, к ним убийца, по-видимому, даже и не прикасался. Единственное, что исчезло из сторожки церковного сторожа, – это его пальто. Если убийство было совершено с целью ограбления, то почему злодей столь свеликодушничал, что удовольствовался всего одним малоценным пальто? Почему он не захотел даже ознакомиться с содержимым сундука, шкафа? Может, он испугался чего-нибудь или что-то помешало? Это трудно было допустить. Убив свою жертву, по-видимому, без всякой борьбы с ее стороны (за исключением разбитой головы нигде на теле не было обнаружено ни малейших следов насилия), убийца имел полную возможность хладнокровно заняться грабежом.

Дело представлялось чрезвычайно странным: церковь не ограблена, вещи (в виде сундука, шкафчика) убитого тоже были целы, к ним убийца, по-видимому, даже и не прикасался. Единственное, что исчезло из сторожки церковного сторожа, – это его пальто.

Убитого Новикова видели поздно вечером, а кровавое происшествие обнаружено рано утром. Отсюда очевидно, что убийство было совершено глухой ночью, то есть в то время, когда все спали. Сторожка находится в стороне от жилых помещений. Поэтому кричи не кричи – никто не услышит. А Новиков навряд ли кричал, звал на помощь: удары, которые ему были нанесены по голове, направлялись, очевидно, верной рукой и со страшной силой. От любого одного такого удара убитый должен был потерять сознание сразу.

– Скажите, – обратился следователь к смотрителю зданий, – все ли ваши