— Угощайся, девочка, выпечка, ясное дело, не домашняя, но уж чем богаты, тем и рады.

Они сидят на кухне Харальда Стеена, и Карен, ощутив легкий укол совести, позволяет себе угоститься кофе из термоса и одной из двух булочек, которые Ангела Новак выложила на тарелку и прикрыла пленкой — Харальду на ужин.

— Она вроде бы неплохо о тебе заботится, — говорит Карен, откусывая кусочек мягкой булочки.

— Ну, пожалуй что так. Да ведь ей за это и платят. Хорошо платят, ежели сравнить с тем, сколько в свое время зарабатывал я. Четыреста двадцать марок сорок шиллингов в месяц — вот на эти деньги мы с женой и жили.

— Она давно у тебя работает? Ангела, я имею в виду.

— Ну, не больше года. Или от силы два. А все это окаянное сердце, доктора говорят, не может оно качать кровь, как положено, вот у меня и кружится голова. Не то бы я сам отлично справлялся, хотя Харри мне теперь вовсе не доверяет. Он и настоял, чтоб ко мне приставили эту бабенку. Договорился с социальным ведомством, не спросясь у меня.

Карен думает, что скорей всего до сына Харальда Стеена дошли разговоры об эксцессах, раз-другой случавшихся с его отцом. Она пробует новую стратегию:

— Стало быть, у тебя вроде как собственная экономка, Харальд. И ты это бесспорно заслужил. Я бы и сама не отказалась, чтобы за мной дома маленько поухаживали.

Льстивые слова она сопровождает самой обворожительной улыбкой. Надо хорошенько поднять старикану настроение.

— Вон как ты говоришь? Экономка…

Харальд Стеен прячет довольную усмешку за кофейной чашкой и задумчиво прихлебывает кофе, осмысливая новую точку зрения. Явно воспрянув духом, он наконец решительно, со звоном отставляет чашку на блюдце.

— Ну что ж, выкладывай, зачем пришла, полис-менша, ведь не затем же, чтобы просто выпить кофейку, а?

“Полисменша”. Карен передергивает плечами, стряхивая с себя это слово, и наклоняется к сумке, поставленной на пол. Надежды мало, так что лучше поскорее с этим покончить.

— Вообще-то я хотела кое о чем тебя спросить. Подумала, что если кто и способен мне помочь, так это ты. Вряд ли в Лангевике происходили события, о которых тебе неизвестно?

Карен быстро смотрит на фото, которое достала из сумки. 1970 год, улыбающиеся молодые женщины и мужчины на каменных ступеньках и дети, играющие в траве. Перевернув фото, она кладет его на стол перед Харальдом Стееном.

— Не помнишь, кто здесь на снимке, а, Харальд?

Она терпеливо наблюдает, как он медленно тянется за очечником, расправляет дужки, надевает очки. Не берет фотографию в руки, наклоняется и изучает ее, нахмурив брови. Секундой позже он смеется. Сухим безрадостным смешком. Потом глубоко вздыхает.

— Боже милостивый, где ты ее взяла?

— В фотоальбоме Сюзанны. Насколько я понимаю, люди на фото жили в коммуне, которую организовали здесь ее родители. Проблема в том, что в альбоме не указаны фамилии, только имена. Я написала их на обороте.

Не переворачивая снимок и даже не беря его со стола, Харальд Стеен продолжает молча его рассматривать. Надежда Карен тает, она смотрит на его лицо, в котором не читается ни тени узнавания. Почти пятьдесят лет минуло, думает она, он, должно быть, не помнит и что ел нынче на завтрак.

Харальд Стеен поспешно отодвигает от себя снимок, снимает очки, откидывается на спинку стула.

— А какой тебе прок от фамилий, позволь спросить?

— Может, и никакого, — искренне отвечает она. — Я просто пытаюсь составить себе картину Сюзанниной жизни и подумала, вдруг есть хотя бы маленькая вероятность, что она поддерживала связь с кем-нибудь из тех, кто жил здесь в ту пору. Может, с кем-нибудь из детей.

Харальд Стеен хмыкает.

— Вряд ли, она ведь даже с родной дочерью связь не поддерживала. Да и мне редко когда словечко скажет, хоть и жили мы по соседству. Сюзанна была тяжелым человеком, вот что я тебе скажу. Чердак у нее был не в порядке, по-моему.

Харальд Стеен стучит себя по голове, и Карен маскирует разочарованный вздох еще одной улыбкой.

— Н-да, зря я надеялась… На днях в “Зайце и вороне” говорила с Йаапом Клусом, Эгилем Йенссеном и Оддом Марклундом, и из них тоже никто не мог вспомнить фамилии, так что ты в хорошей компании. Да ведь и прошло уже без малого полвека, в общем-то я другого и не ожидала.

На сей раз Харальд Стеен хмыкает сердито, да так энергично, что из носа вылетает капелька, прямо на вязаную скатерть.

— Клус и Йенссен! Да они никогда ничего толком не знали. Сидят в кабаке да хвастают, всю жизнь только тем и занимались. Я тебе вот что скажу: коли у них и есть мозоли, то вовсе не от весел. Марклунд, тот получше, но как уж он умудряется общаться с остальными двумя, один Бог ведает. “Хорошая компания”. как тебе не стыдно этак говорить.

Он крепко сжимает ручку чашки, Карен видит, что рука его дрожит, когда несет чашку к губам. Только бы не случился сердечный приступ, думает она. У меня нет ни времени, ни сил. Что мне тогда делать?

Харальд Стеен со стуком ставит чашку на стол.

— Выходит, ты перво-наперво у них спросила и только потом, не получив от них помощи, пришла к старику Стеену. Хорошо же ты обо мне думаешь.

Карен отвечает инстинктивно, как двенадцатилетний ребенок, которому сделали выговор:

— Так случайно получилось, когда я зашла в паб выпить пива. А то бы, само собой, первым делом пришла к тебе, — добавляет она в надежде, что эти слова прольют бальзам на душу возмущенного старикана.

Не отвечая, Харальд Стеен наклоняется вперед. Тычет желтым ногтем в пару на краю лестницы, в верхнем ряду.

— Диса Бринкманн, Тумас и Ингела Экман и Тео Реп, — говорит он, медленно скользя пальцем по снимку. Переводит палец на нижний ряд и громко провозглашает: — Джанет и Брендон Коннор, Пер и Анна-Мария Линдгрен.

Произнеся последнее имя, он выпрямляется, сдвигает очки на лоб. На этот раз он сидит, скрестив руки на груди, с улыбкой, выражающей и негодование, и триумф.

— Как звали ребятишек, я не помню, ты уж извини, — ворчит он. — А Сюзанны еще и в завету не было. Она родилась только через год, если не ошибаюсь.

Карен молча смотрит на старика напротив. Даже если старый Стеен не помнит, что ел на завтрак, сейчас он, без сомнения, говорил совершенно уверенно. Как такое возможно — помнить имена и фамилии людей, с которыми совсем недолго жил в неблизком соседстве, вдобавок сорок с лишним лет назад? Сама Карен нипочем бы не запомнила. Она надеялась, что Харальд Стеен в лучшем случае вспомнит хоть одну из фамилий или что-нибудь, что позволит ей отыскать информацию другим способом. А он, без малейшего сомнения в голосе, назвал имена и фамилии всех взрослых на снимке.

— Как такое возможно? — повторяет она. Теперь уже вслух.

Харальд Стеен спокойно встречает ее взгляд и тянется за кофейной чашкой.