хотел бы обсудить с вами кое-что по поводу пациента, которого вы прислали ко мне вчера.

– Слушаю вас, – посерьезнел я. – Что с ним?

– Кхм… – кашлянул он, – боюсь, это не телефонный разговор. Вы не могли бы подойти ко мне… скажем, к одиннадцати часам?

– Конечно.

Признаюсь, я удивился. Что такое приключилось с женихом Мэри, если Милтон постеснялся говорить об этом по телефону? Практикующим врачам обычно свойственен некий профессиональный цинизм. Неужели болезнь юноши столь деликатного свойства, что доктор решил пощадить нежные ушки телефонных барышень? Хм…

После завтрака я занялся делами: написал своему поверенному, подписал чеки на еженедельные траты, изучил выписку из банка. Покончив с этими нужными, однако чрезвычайно нудными занятиями, я звонком вызвал Ларримера.

– Я немного прогуляюсь, – сообщил я небрежно. – На автомобиле. Заодно загляну к доктору Милтону, узнаю, что там насчет Сэма.

– Да, сэр, – откликнулся Ларример, явно разрываясь между благодарностью и желанием прочесть мне очередную нудную лекцию о необходимости обзавестись личным водителем. Хмурая складка меж его бровей забавно сочеталась с легкой улыбкой.

Привычно отмахнувшись от предложенного зонтика, отцовской трости, непромокаемого плаща и мягкой подушечки («Чтобы не болела спина, сэр!»), я вышел на улицу.

Хмурое небо затянули тучи, под ногами хлюпали лужи, еще не просохшие после вчерашнего ливня, – не самое лучшее зрелище. Зато мой автомобиль радовал глаз: его натертые полиролью бока сверкали даже при тусклом дневном свете.

По Блумтауну я ехал, как всегда, медленно. Тут особенно не разгонишься: старые узкие улочки, пешеходы, переходящие дорогу где им вздумается, играющие прямо на мостовой детишки… То ли дело загородное шоссе! Пожалуй, надо бы прогуляться по окрестностям, а то я засиделся дома. Хотя бы к тетушке Мейбл в гости съездить, а то она обижается из-за моих редких визитов…

Автомобиль лениво катил по улице, я приветствовал знакомых (как едущих, так и идущих) и наслаждался прогулкой. К сырому ветру и тучам нам, англичанам, не привыкать! Особенно мне, учитывая примесь норманнской и шотландской крови…

Отвлекшись на витрину, весьма откровенно рекламирующую некоторые детали дамского белья, я едва не выехал на тротуар, где толпились какие-то странные люди. Я дернулся, отчего авто вильнуло, и надавил на тормоз.

Кто-то из группки испуганно вскрикнул, кто-то выругался – да так поэтично и образно!

– Извините, дамы и господа, – высунувшись из окошка, попросил я. – Надеюсь, никто не пострадал?

Это был риторический вопрос – я прекрасно видел, что притормозил в нескольких футах от ближайшего человека.

Меня нестройным хором заверили, что все в порядке, и я уже собрался ехать дальше, когда взгляд мой зацепился за одного из потенциальных пострадавших. Сирил! Это неудивительно, кузен вечно шатается с какими-то подозрительными приятелями, но в каком он был виде! Право, я едва его узнал: бархатный пиджак, на шее – белый шарф, волосы встопорщены, будто кузен столкнулся с не в меру любвеобильной коровой либо с полчаса укладывал их перед зеркалом при помощи бриолина. Его бледные щеки и горящий взгляд навевали самые нехорошие размышления. Неужели он вступил в какую-нибудь секту? Или, упаси господи, связался с наркоманами?..

– Сирил, ты ли это?! – воскликнул я и выбрался из автомобиля.

– Виктор? – произнес он с рассеянной улыбкой. – Я тебя не узнал! Ты налетел как… как… – Он помахал рукой, будто не находя подходящего слова.

– Ветер! – подсказал кто-то. – Ветер стремительный, шторм… э-э-э…

– Возмутительный! – предложил пожилой господин. – Или предосудительный.

– Разве бывает предосудительный ветер? – тут же вмешалась кудрявая девица, на лице которой сквозь слой пудры упрямо просвечивали многочисленные веснушки. – Пусть будет восхитительный!

– Ничего себе восхитительный! – возмутился пожилой господин. – Он едва нас не сбил!

– Но ведь не сбил же! – возразила девица, адресуя мне нежный взгляд.

– Может быть, живительный? – предложил краснолицый толстяк, на котором белый шарф смотрелся особенно странно.

У меня отлегло от сердца: похоже, с компанией все ясно: это какой-то клуб доморощенных поэтов. Но что среди них делает мой кузен? И что на этот счет думает моя любимая тетушка Мейбл?

– Сирил, садись в машину! – потребовал я таким тоном, что он послушался без разговоров. – Скажи мне, что ты делал в такой… своеобразной компании?

– И вовсе она не своеобразная, это прекрасные люди, творческие, с огоньком! Если бы ты с ними пообщался, то сам бы понял, насколько образно они мыслят, – обиделся Сирил и с пафосом сообщил: – Я почувствовал прилив вдохновения! Вот, послушай… Природы вешнее волненье, и дождь, как слезы, на окне. И я, застывший в преклоненье, смотрю на дождь, остекленев!

Я поморщился. Уж лучше терпеть зубную боль, чем слушать стишата кузена.

– Не понравилось? – огорчился он. – Ну ладно, тогда другой…

– Не надо! – попытался я возразить, но Сирил уже декламировал, дирижируя рукой:

– Кровавый закат канул в моря, ночь наступает, луну теребя, сердце мое сильно жаждет огня, но угасает, не видя тебя!.. Всем очень понравилось, – добавил он, оценив выражение моего лица. – Говорят, для начинающего очень даже недурно!

– Сирил, а если всерьез? – поинтересовался я, взглянув на кузена, делавшего одухотворенный вид – в меру его разумения. Выходило плохо, прямо скажу. Хуже даже, чем стихи.

– Ну… – стушевался он, заметив мой скептицизм, и признался: – Мама заявила, что мне надо заняться каким-нибудь делом!

– И ты решил, что вступление в поэтическое общество вполне подойдет? – усмехнулся я.

Сирил потупился и кивнул.

– Сомневаюсь, что тетушка хотела именно этого, – сдержанно заметил я. – Но ладно, спасибо, что ты хотя бы в художники не подался…

– Нет-нет, – поморщился кузен. – Краски дорогие, запах опять же… И руки потом не отмоешь!

Он полюбовался своими ухоженными ногтями.

– Ага, а тут затрат – ноль, а польза очевидна, – хмыкнул я. – Ладно уж, развлекайся…

Сирил с облегчением перевел дух. Высадив кузена у его клуба, я отправился прямиком к доктору Милтону.

Он уже меня ожидал. За массивным столом красного дерева доктор Милтон казался воробушком, присевшим на упавший дуб. Так, я что, заразился «образностью мышления» от кузена?..

Впрочем, когда доктор встал, чтобы меня поприветствовать, он сразу показался куда более внушительным. Седая грива волос, элегантный костюм и, главное, умение держаться с достоинством выдавали в нем джентльмена старой закалки.

– Мистер Кин, как я рад вас видеть! – улыбнулся он. Доктор не признавал обращения по имени к пациенту, даже если когда-то лично принимал роды у его матушки, как в моем случае.

– Взаимно, – пожимая ему руку, отозвался я.

После обмена любезностями я не выдержал:

– Доктор, так что там с молодым человеком, которого я присылал к вам вчера? Надеюсь, ничего серьезного?

– Ну как сказать…

Доктор замялся, и я уточнил осторожно:

– Его болезнь… хм… интимного свойства?

– А? – удивленно посмотрел на меня он. Потом понял и, усмехнувшись,