От этих предательских мыслей в горле у меня защипало, перед глазами как-то все вдруг завертелось, и я уже приготовился к тому, чтобы обидеться на маму всерьез и надолго, как вдруг...

Как вдруг я увидел ужасную картину: с первого этажа медленными и угрюмыми шагами идет милиционер, и идет он прямо ко мне! Причем через две ступеньки!

Рядом с милиционером бежала красная и запыхавшаяся женщина в сиреневом платке, которую я давеча сбил на лестнице, и вдобавок она вела за руку того самого пацана из игрушечного отдела, обладателя ста машинок и дедушки из-за границы!

Я закрыл глаза и подумал: «Так не бывает!» Но в следующую секунду мне сразу пришлось их открыть.

– Вот они! – громко закричала женщина. – Вот они, я же вам говорила: никуда они не делись. Женщина! – обратилась она к моей маме. – Если у вас ребенок больной, вы его за руку держите. А то я на вас живо протокол составлю!

Возникла немая сцена. Я смотрел на маму, а мама, жутко покраснев, на меня.

– А в чем, собственно, дело? – потрясенно спросила мама, непроизвольно взяв меня за руку.

– Она еще спрашивает! – продолжала орать женщина в сиреневом платке. – Ваш ребенок бегает по всему магазину, меня чуть калекой не сделал, моего ребенка до смерти запугал! И она еще спрашивает! Я вам еще раз говорю: если у вас ребенок нездоров, его дома надо держать, а не оставлять одного в общественном месте.

Вокруг уже образовывалась маленькая толпа. Люди у нас добрые и всегда хотят помочь, даже если не знают – кому.

– А что случилось-то? – спросил кто-то из толпы.

– Граждане, разойдитесь! – поморщился милиционер. – Не создавайте скопления.

– Сами тут стоят, пройти не дают! – крикнул тот же добрый человек.

Тогда милиционер подумал и вдруг сказал:

– А пойдемте в дежурную комнату, там все и выясним.

– Что? – сказала мама. – В какую еще дежурную комнату?

– Да это тут, недалеко, за углом... – как-то застеснялся милиционер.

– Ну пойдемте! – вдруг грозно сказала мама. – Это я на вас в суд подам за оскорбление личности.

– Да нет, гражданочка, вы не волнуйтесь, – совсем засмущался милиционер. – Просто вы ребенка потеряли, я поэтому и пошел вас искать. А так...

– Ага! – вдруг оскорбленно сказала мать обладателя ста машинок и дедушки из-за границы. – Вы тут все заодно! Это же спекулянты! Я же вас видела! В женской комнате! – показала она пальцем на нашу фею, которая крепко прижимала к себе газетный сверток. – А вы их покрываете! – обратилась она к милиционеру. – Они моего ребенка чуть не избили, а вы их покрываете!

Милиционер слегка рассвирипел.

– Знаете что, женщины! – сказал он. – Вы тут со своими детьми сами разбирайтесь!

– Нет! – вдруг сказала мама. – Я этого так не оставлю. Меня оскорбляют, а я должна терпеть? Идемте составлять ваш протокол! Никто не смеет мне угрожать! И меня обзывать! («А с тобой я разберусь дома!» – прошептала она мне.)

Милиционер снял с головы фуражку и тоскливо оглянулся вокруг.

Краснопресненский универмаг по-прежнему красиво блестел и загадочно шумел. Я почувствовал, что кружится голова, и закрыл глаза. Чтобы слегка отдохнуть от разнообразных впечатлений.

Но мне тут же пришлось открыть их вновь.

* * *

– Ах ты дрянь! – заорала вдруг на весь магазин наша добрая фея в цветном платке. – Ах ты скандалеза! Ах ты королева бензоколонки! Да как ты смеешь порядочных людей! Да я тебя... Я тебе... Я с тобой.... Я не посмотрю....

Женщина в сиреневом платке попятилась от неожиданности. Обладатель ста машинок спрятался за нее.

Краснопресненский универмаг на мгновение замер.

Все продавцы и покупатели на мгновение остановились. Продавец-информатор прекратила делать объявление по местному радио, запнувшись на полуслове. Даже двери на первом этаже, раскрывшись, уже не захотели закрываться.

Я окончательно был готов провалиться сквозь землю, как вдруг милиционер тихо сказал:

– А ты, Любовь Петровна, иди-ка отсюда по-хорошему... И вы, гражданочка, тоже идите. Идите-идите.

Милиционер сказал это настолько тихо, что никто, как мне показалось, ничего не услышал. Но уже в следующую секунду (так мне тоже показалось) мы стояли на улице, за углом универмага, возле остановки, и тетка деловито пересчитывала деньги.

Отдышавшись, она вмиг опять подобрела, протянула маме сверток и сказала:

– Ишь! Будет тут свои порядки наводить! Паразитка! Знаю я таких: год как из деревни приехала, а уже ходит, разбирается! Корова!

Мы с мамой стояли и молча смотрели на нее.

– Ну все! Носите на здоровье! А если что не так, приходите, женщина, я все там же стою. Подберем вам что-нибудь! – она повернулась и пошла по улице, медленно и осторожно ступая ногами в шерстяных чулках и войлочных полусапожках.

* * *

...Дома мама торопливо развернула сверток и вынула на свет божий кофейную куртку с молниями, застежками, кармашками, накладным болоньевым воротником, железными веселыми пуговицами, точно на мой размер (рукава, правда, были немного коротки), недорогую и хорошую.

Она погладила меня по голове и сказала:

– Мучение ты мое!

И я почувствовал, как дрожит ее рука.

Мы лежали на траве с Колупаевым и Суреном.

Не так уж часто доводилось нам, если честно, полежать на траве. Все газоны в нашем сквере были утыканы табличками «По газонам не ходить».

Но этот день был какой-то, наверное, особенный. Все будто вымерло от жары. Колупаев показал нам такое место, где с трех сторон нас закрывали кусты.

Он снял рубашку и сказал, что будет загорать, а мы как хотим.

– Мы тоже хотим! – сказал Сурен и начал снимать свою голубую рубашку.

– Мы не хотим! – сказал я и лег на живот, лицом в траву, чтобы никого не видеть.

Сурен посмотрел на меня и начал застегивать рубашку обратно.

– Мы тоже не хотим! – сказал он и последовал моему примеру.

– Лева! – сказал он через некоторое время. – По мне тут ползает кто-то! Это кто вообще?

– Не знаю. Вокруг живая природа, – сказал я. – А ты как думал? Это тебе, брат, не шутка. Сними рубашку и ложись на нее. Тогда и ползать не будут. Или будут, но не сразу.

– А по тебе они что, не ползают? – спросил Сурен.

– Ползают немножко, – сказал я. – Но я стараюсь не замечать. Я думаю о чем-то.

– О чем, Лева? – заинтересовался Сурен.

– Вы заткнетесь когда-нибудь? – спросил Колупаев. – Я, на фиг, загораю. Я сплю. Мне снятся сны о хорошем. А вы какой-то бред несете. Замолкните, гады!