– Насчет блюдца я уже понял, – сказал я угрюмо.

Тут опять приполз Мишка.

А надо сказать, что в раннем детстве на голове у Мишки были удивительные кудряшки золотистого цвета. Они так красиво завивались в золотые колечки вокруг его головы, что оторвать от них взгляд не было никакой возможности.

Я опустился на колени, взял со стола какую-то машинку и стал катать рядом с Мишкой. Он пускал слюни и смешно гукал.

– Лева! – сказала Анна Сергеевна. – Я жду!

И вот, признаюсь вам, странное чувство охватило меня в тот момент.

Я заглянул в Мишкины прозрачные, переливающиеся мокрым светом глаза, схватил и прижал к себе.

– Лева, что ты делаешь? – испугалась Анна Сергеевна.

– Я вас слушаю! – крикнул я. – Мы вас слушаем!

Анна Сергеевна приняла более удобную позу и начала говорить.

– Лева! – сказала она строго. – Вот я, например, знаю, что мама хочет научить тебя держать вилку в левой руке, а нож в правой.

– Уже научила! – сказал я, не спуская Мишку с рук.

– Но пойми, Лева, это же вне всякого контекста!

– Что-что? – не понял я и опустился на диван вместе с Мишкой. Он тут же слез с рук и стал ползать.

– Это все равно, что научить крутить руль в автомобиле, но не научить включать мотор. Ведь если уж говорить о столовых приборах, то нужно научить сначала есть рыбу, для этого есть специальный рыбный нож.

– А я не ем рыбу, – спокойно сказал я. – Не люблю.

– Ну... – расстроилась Анна Сергеевна, – тогда я не знаю... И вообще, Лева, пойми, что современные мужчины... они вообще многого не понимают.

Тут глаза у Анны Сергеевны как-то странно затуманились, и она начала говорить горячо и взволнованно, уже совершенно не обращая на меня внимания.

– Ну вот, например, как современные мужчины носят брюки? Они совершенно не умеют их носить. Они у них болтаются кое-как на ноге. Просто противно смотреть.

– А как нужно носить брюки? – спросил я.

– Под брюки нужно надевать кальсоны! – горячо воскликнула Анна Сергеевна. – Только тогда они будут сидеть нормально! Кальсоны, а не эти ваши... трусы, – добавила она и вдруг густо покраснела.

– Анна Сергеевна, – сказал я. – Мишка опять обделался.

Тут нянька зашипела что-то неразборчивое, сердитым движением схватила Мишку и потащила его в ванную.

Вообще, я обратил внимание, что когда Анна Сергеевна тащила Мишку для этой процедуры, она держала его голову под локтем. И он смешно таращился назад из-под ее руки.

Я же, напротив, всегда брал Мишку под мышки, и он смотрел на меня, пока я нес его в ванну.

И вообще, как мне казалось, я обращался с Мишкой гораздо бережнее, чем она.

Вечером я рассказал маме о нашем разговоре.

– При чем тут кальсоны? – страшно удивилась мама. – Вообще ничего не понимаю. Рыбный нож у меня, кстати, есть... Или был. На свадьбу когда-то подарили. Ладно, я с ней сама поговорю, с этой нянькой.

– Мама, – сказал я. – А чего с ней говорить? Давай лучше я буду Мишкиной нянькой. А ты меня на это время освободи от школы.

* * *

Когда-то давно, когда я болел длинной злокозненной ангиной, я услышал байку про детей-инвалидов, которые занимаются, сидя дома, а к ним на дом иногда приходят учителя.

С тех пор это стало моей золотой мечтой. Конечно, быть ребенком-инвалидом я ни в коем случае не хотел. Но вдруг и для меня сделают исключение, чем черт не шутит...

Мама наотрез отказалась освобождать меня от школы. Она сказала, что искать замену Анне Сергеевне – это очень хлопотно, долго, и что она согласна поговорить с ней, чтобы

всякие ненужные разговоры про кальсоны и трусы в нашем доме раз и навсегда прекратились.

Так оно, в общем, и случилось.

На следующий вечер мама долго, наверное, целый час говорила с Анной Сергеевной, а вернее, слушала ее бесконечные монологи. И даже однажды принесла ей воды из кухни.

В конце этого разговора, насколько я понимаю, мама попросила Анну Сергеевну больше не учить меня правилам хорошего тона. Потому что, придя днем из школы, я обнаружил, что Анна Сергеевна объявила мне форменный бойкот.

Со мной она теперь вовсе не разговаривала. А если было нужно, выдавливала из себя односложные реплики типа: «подвинься», «ешь», «возьми» и «сходи в булочную, вот деньги».

* * *

Тем не менее, люди, которые ежедневно проводят несколько часов в одной квартире, не могут совсем не разговаривать и не помогать друг другу. Так уж устроена их жизнь.

И однажды, когда я то ли помогал Анне Сергеевне выносить коляску на балкон, то ли делал еще что-то полезное, она вдруг сказала, что больше всего не выносит предательства, что ее много в жизни предавали, и что мой «донос» поверг ее в страшное разочарование, потому что она, в принципе, считала меня неплохим мальчиком.

– Впрочем, – сурово сказала Анна Сергеевна, – все современные мужчины таковы. Почти все, за редким исключением.

Надо ли говорить, насколько я был поражен этим заявлением Анны Сергеевны.

Если она, совершенно не стесняясь, рассказывала маме о моих делах и проступках (например, о том, как я дую чай из блюдца), то почему же мне нельзя было рассказать маме о нашем разговоре?

* * *

Впрочем, высказав наболевшее, Анна Сергеевна вдруг перестала обливать меня презрением; напротив, она иногда даже сама заходила в мою комнату, чему, честно говоря, я был совсем не рад.

– Ну что ты читаешь? – морщилась она. – Ну разве можно это читать? Прочти вот это! – и она брала у меня из рук синий том Сергеева-Ценского («Севастопольская страда», роман-эпопея) и совала в руки том Тургенева («Дворянское гнездо», повесть).

– Я сначала это дочитаю, – говорил я как можно более сухо, и Анна Сергеевна, задумавшись о другом, начинала ходить по квартире, переставляя мелкие предметы.

– Тургенев – великий писатель, его знает весь мир. А твой Сергеев-Ценский – графоман, хотя и прожил всю жизнь в Крыму. Как можно всю жизнь прожить в Крыму и быть графоманом, не понимаю!

Я тоже ничего не мог понять и закрывал уши руками, чтобы не слышать голос Анны Сергеевны.

– Крым – это земной рай! – говорила она, как мне казалось, совершенно невпопад. – Крым – это библейские места! Абсолютно библейские. А какие яблоки? А? Вот вы едите яблоки. Твоя мама покупает их по три кило сразу. Но разве вы знаете истинный вкус яблок? Нет, вы не знаете истинного

вкуса яблок. Вот я осенью привезу вам настоящих крымских яблок, просто попробовать. Тогда вы поймете, что едите не яблоки, а какую-то траву.

– Ну что ты слушаешь? – спрашивала она меня, когда заставала меня в руках с синей прозрачной пластинкой «Веселых ребят» («Песня об электричке», девушка милая, очень красивая, слова Юрия Антонова). – Что ты слушаешь? Вот я тебе завтра принесу хорошую пластинку.