– Не хотим! – сказал Сурен.

– Вдруг она заикаться начнет? – сказал я.

– Так! – сурово сказал Колупаев. – Слушать мою команду! Никто не начнет заикаться! Кричать вежливо, тихо, интеллигентно! Но страшно!

Мы опять стали ждать.

Пух просто валом валил по нашей улице. Прошел какой-то ребенок, закрыв лицо ладонями. А следом за ним мамаша с коляской, спрятав голову в целлофановый пакет.

В арке пробежала маленькая девочка лет шести-семи.

– Стой! Свои! – вежливо крикнул Колупаев.

Но девочка сделала вид, что ничего не заметила.

– В чем дело? – спросил Колупаев. – Вам что, каждому отдельное приглашение нужно? Кричим, братцы!

– Не хочу кричать! – закричал я. – Не хочу!

– Не хочу орать! – орал Сурен. – Не буду орать!

– Вот! Совсем другое дело! – одобрил нас Колупаев. – Продолжаем в том же духе.

– Вы что тут делаете, ребята? – спросила нас девушка, которая стояла в проеме арки и не решалась войти. Мы даже вздрогнули от испуга!

Она стояла, и из темноты мы видели только ее силуэт. На фоне силуэта – солнечная сторона улицы и тополиный снег.

Улица была пуста.

Мне показалось, что девушка – та самая. Я зажмурился от стыда. Почему она здесь? Что это значит?

– Проходите, пожалуйста! – вежливо сказал Сурен. – Мы репетируем!

– У нас спевка! – сказал Колупаев. – Мы поем в ансамбле народного танца.

– Поете или танцуете? – уточнила девушка. И пошла сквозь арку. С каждым шагом я все больше сощуривал глаза от стыда и еще какого-то странного чувства. Но потом увидел, что девушка не та. Вздохнул и открыл глаза.

– А ты чего вздыхаешь? – спросила она сочувственно.

– У меня голоса нет! – сказал я.

– Не расстраивайся, – сказала она и пошла дальше.

Ее шаги растаяли под аркой. Колупаев и Сурен умирали от смеха. Они сползали по стенке и давились хохотом.

А я, ни слова ни говоря, вышел на улицу и запрокинул голову, чтобы снова стать летучим голландцем.

Они вышли и сделали тоже самое.

– Странная у вас в Москве погода! – сказал Сурен.

И я был вынужден с ним согласиться.

Вскоре у моего брата Мишки появилась нянька.

Звали ее Анна Сергеевна.

Мишка ползал по всей квартире, а Анна Сергеевна сидела, как правило, на кухне и церемонно пила чай с вареньем. Из чашки.

Я же любил в то время пить чай из блюдца. И только из него.

Напиток этот, как известно, слишком горячий для детских организмов, а простой кипяченой воды, чтобы сделать чай похолоднее, у нас в доме вечно не хватало – вся она уходила на Мишку. Мама, бывало, даже прятала от меня холодную кипяченую воду. «Ты тут чай дуешь просто так, безо всякого смысла, – говорила она, – а мне для ребенка не хватает». Поэтому чай мне приходилось пить из блюдца, прихлебывая и причмокивая, чтобы не обжечься.

Однажды я решил попить чай вместе с Анной Сергеевной и ее крыжовенным вареньем.

Анна Сергеевна долго разглядывала, как я наливаю чай из чашки в блюдце, потом дую на него, потом подношу ко рту. И когда я уже стал пить, вдруг сказала:

– Так пили чай до революции только лавочники.

Я чуть не поперхнулся чаем.

– Кто? – сказал я. – Кто так пил?

– Необразованные люди! Простые! – сказала Анна Сергеевна. – Лавочники, купцы, крестьяне.

И вдруг я понял страшную вещь: что не хочу быть простым человеком!

Это открытие было таким ошеломительным, что я немедля бросил пить чай и стал во все глаза смотреть на Анну Сергеевну.

– Ну что ты так смотришь? – сказала она сухо. – Что тут непонятного? Были образованные люди – врачи, инженеры, путейцы, военные. Они даже чай пили по-другому. То, что вы все сейчас делаете, считалось неприлично: макать в чай сухари, хлебать из блюдца, размешивать сахар со звоном.

– А как же его еще размешивать? – оскорбленно спросил я. – Без звона, что ли?

– А вот представь себе, да! – победоносно сказала Анна Сергеевна. – Размешивать его надо без звона! Чай вообще надо пить без сахара, это вредно, если хочешь знать. Но если уж положил один кусочек, а не четыре, как ты, то изволь размешать тихо, незаметно. Вот так.

И Анна Сергеевна показала мне, как размешивают сахар в чае интеллигентные люди.

Тут на кухню приполз Мишка и стал на нас смотреть.

– Анна Сергеевна, он, по-моему, опять обделался, – мстительно сказал я.

– Вижу! – сухо сказала нянька. – Вернее, не вижу, а чувствую этот отвратительный запах. Извини, но попить чаю из блюдца тебе придется без меня.

Нянька взяла моего брата под мышку и понесла в ванну. Там раздался его полнозвучный рев.

* * *

Вечером, перед уходом Анна Сергеевна вдруг обратилась к маме, которая прибежала с работы.

– Марина! – сказала она, довольно строго и даже слегка торжественно.

– Что, Анна Сергеевна? – не на шутку испугалась мама.

– Я хочу спросить вас про Леву. Вы не против, если я им тоже немного позанимаюсь?

– Чем именно? – удивилась мама.

– Ну... Мне бы хотелось, чтобы у него были приличные манеры, чтобы он мог вести себя светски.

– Как? – не поняла мама.

– Светски... Как светский человек. Непринужденно, но прилично. Хотя бы азы, так сказать. Правила хорошего тона.

– Да пожалуйста, – мама пожала плечами. – Попробуйте. Только вряд ли у вас что-то получится. И кроме того...

– Нет-нет, это бесплатно, – торопливо перебила ее Анна Сергеевна. – Совершенно бесплатно.

Мама как-то странно, про себя, улыбнулась, пробурчала невнятно что-то такое, что будет очень рада, если вы научите хоть чему-нибудь этого оболтуса, – и с победным видом удалилась в кухню, совершенно не обращая внимания на мои умоляющие взгляды. По всей видимости, эта затея ее сильно развеселила.

А вот меня эта затея, напротив, сильно расстроила!

Со страхом, но и с леденящим душу зверским любопытством ждал я следующего дня.

Придя из школы, я застал Анну Сергеевну в розовой кофточке с перламутровыми пуговицами, в какой-то странной прическе и... в туфлях.

Ее обычные тапочки аккуратно лежали в прихожей.

– Анна Сергеевна, вы сейчас меня будете учить? – напрямик спросил я.

– Нет, Лева, что ты, – улыбнулась она рассеянно. – Просто я хочу объяснить тебе некоторые самые простые вещи.