последних особое отношение к себе: от скрытной неприязни до откровенного отторжения. Впрочем, даже Христа за изгнание Им бесов из человека, державшего в страхе и ужасе всю «Гадаринскую окрестность», «благодарное» население просило «удалиться от них, потому что они объяты были великим страхом» (Лк. 8, 26-30). Иными словами, потому что в каждом из них сидел свой, такой привычный бес!

Переход на новые условия божественного эксперимента будет означать не частичную ломку привычных, устоявшихся критериев ценностей, а болезненную для человека переориентацию на новые ценностные приоритеты. Ой как трудно будет завтра тем, кто сегодня исключил духовность из личной шкалы жизненных ценностей! Тем, кому предстоит перейти из дня сегодняшнего в день завтрашний, будет гораздо труднее, нежели тем, кто пришел с моралью вчерашнего дня в день сегодняшний: удержаться от падения с высоты человеческого уровня бытия в откровенное скотоподобие все же легче, нежели, уже барахтаясь в нем, подняться на уровень сугубо человеческого бытия.

Такое восхождение, процесс не скорый и сложный сам по себе, тормозится еще и откровенным нежеланием большинства людей стать его участниками, пересмотреть свою ценностную шкалу. И хотя мы не знаем сроков окончания текущей фазы эксперимента, поскольку «о дне же том или часе никто не знает… но только Отец» (Мк. 13, 32), затягивать обретение разума (не рационального сухого интеллекта!), право же, не стоит. Кстати, подобная рекомендация, только языком евангельской притчи о девах разумных и неразумных (Мф. 25), была дана человечеству около двух тысяч лет назад.

Насколько же высоки сегодня шансы на успех этой рекомендации, подкрепленной заповедью: «Смотрите, бодрствуйте, молитесь; ибо не знаете, когда наступит это время» (Мк. 13,33)? Учитывая явно выраженное верховенство животного начала в человеке над духовным, следует думать, что они едва ли выше нуля.

* * *

Вполне очевидно, что большинству ныне сформировавшихся потребителей, безоглядно уверовавших в приоритет материально-чувственных ценностей над духовными, вряд ли уже что– либо поможет: болезнь нравственной сферы пустила корни слишком глубоко, метастазы пошли уже по всем моральным устоям. Думается, участь этой огромной категории людей предрешена, что вызывает скорее жалость, нежели сострадание.

Страшнее другое – проклятая наследственность: если только Творец кардинально не изменит условия Своего эксперимента, то и дети, и дети детей обречены на нравственную болезнь в еще более тяжелой форме, нежели родители, а тем более – прародители. Это и понятно: зоологические идеалы последних в условиях непрерывного обновления и роста материальных благ неизбежно «совершенствуются» в детях. Вот кого можно и должно спасать, ибо если уж родители не смогли, то способен ли ребенок, получивший такое моральное наследство (да еще подкрепленное материальным), самостоятельно открыть для себя существование идеалов другого, не товарного счастья? Да если еще и среда обитания активно противится тому? Нет, конечно! Вообразить подобное ничуть не легче, чем, к примеру, представить себе многомерное пространство, постоянно вращаясь в пространстве трехмерном.

Духовная сфера человека в рамках новых условий божественного эксперимента, то есть в контакте со «священной» частной собственностью, стала заметно хиреть. Это вполне закономерно. Радикальная смена прежних условия эксперимента, не изменяемых Творцом десятки лет и, как следствие, полностью исчерпавших себя, была для людей, что гром с ясного неба. Хотя правильнее было бы это сравнить с потопом, если не всемирным, то уж точно со всесоюзным, в котором гибли и государство, и люди вместе с их устоявшимися нравственными идеалами.

В этих условиях людям надо было как-то экранировать себя от зла, а не воевать с ним, инстинктивно выживать, а не осмысленно жить. Последнее требует высокого и устойчивого уровня нравственности и взгляда в перспективу, в то время как «священная» частная собственность для выживания в ее условиях требует от человека равнодушного попрания нравственных норм и следования принципу: «живи сегодняшним днем». В общем, большинству людей в таких противоречивых условиях как-то не до духовности и разума было. Тем не менее первые стоики в области духа, ради выявления которых Творец промыслил болезненные для человека метаморфозы, сформировались именно тогда. Естественно, эти «белые вороны» вызывали в большей степени раздражение, нежели уважение.

Сегодня условия, вызвавшие растерянность и нервозность в начальный период насаждения рыночно-базарных отношений, казалось бы, должны стать привычными: ведь прошла четверть века! Тем не менее адаптации к ним нет как нет: жизнь, базирующаяся на частнособственнических идеалах, не может быть стабильной в принципе, поскольку предательски скользка, неустойчива и алчна по природе своей ее основа – «священная» частная собственность.

Но если целью жизни бедных является элементарное выживание, то цель богатых – непрерывное обогащение. Поскольку обе цели ясно не очерчены (предел мечтаний – величина переменная), то сетуют на свою жизнь и те и другие. Их роднят, несмотря на разность уровней, потребительские, по сути, позиции; у обеих материальное «на корпус» впереди духовного. Справедливости ради следует отметить, что и представителей категории тех самых духовно продвинутых «белых ворон», особенно в среде молодых людей, стало заметно больше. Критическое осмысление происходящего, переоценка жизненных ценностей в среде потребителей становятся все более явными, что, конечно, радует. Но пока это скорее тенденция к желаемым изменениям, не более того.

Жизнь, основанная на таком нестабильном фундаменте, всамделишной не воспринимается. Будучи перенасыщенной атрибутами бутафории, она, естественно, не имеет ни глубины, ни константы. Зато она имеет ось, вокруг которой вращается денно и нощно: это деньги. Все в такой жизни суетливо, поверхностно, фальшиво; все без исключения продается и перепродается. В сущности, это пир животного начала в человеке; причем пир во время чумы. Коммерческий дух пропитал все и вся, святого нет ничего (кроме денег, конечно), поскольку сама «священная из священных» сродни профессиональной проститутке, неукоснительно следующей изменчивой конъюнктуре рынка без оглядки на мораль и нравственность. Ценности, наполняющие такую жизнь, или материально-физиологичны до откровенного цинизма, или сусальны и глуповато мишурны до безнадежного примитива; коэффициент полезного действия ее крайне низок. В целом это дорогостоящая дешевка, начисто лишенная красоты – «сосуд она, в котором пустота» (Н. Заболоцкий. «Некрасивая девочка»).

Взаимоотношениям людей с гипертрофированным животным, недоразвитым душевным и атрофированным духовным планами триады, естественно, не чужды встречная ненависть и взаимное озлобление. К примеру, моральный климат наших автодорог, где, за редким исключением, человек человеку – волк. Однако наиболее яркой, глубокой и всеобъемлющей является, мягко говоря, нелюбовь бедных к богатым (варианты: бедных – к менее бедным, богатых – к более богатым). Да, это антагонисты, но лишь сугубо в плане межчеловеческих отношений, не более того. В масштабе же божественного эксперимента в целом – это не враги, а сотрудники, исполняющие разные функции в решении общей задачи, соучастники единого грандиозного процесса. (Впрочем, взаимоотношения между сотрудниками даже в пределах одной конторы могут быть далеко не безоблачными.)

Разделение людей с помощью инструмента, именуемого «священной