тех дней один человек, связанный с Канутом узами кровного родства, у него на глазах поссорился с неким воином и забил его своей палкой насмерть. После того как из-за этого ему велели покинуть службу [у Канута], он отправился к Магнусу. Магнус же, заранее позаботившись о том, чтобы через него до Канута не дошло каких-либо сведений о его замыслах, той ночью, когда в сопровождении своих слуг он отправился совершать свое гнусное убийство, велев всем прочим следовать за собой, одного лишь этого человека, подозревая его в сохранении былой симпатии к Кануту, отказался брать себе в помощники. Затем он связал всех участников заговора клятвой и заставил их пообещать, что они будут хранить обо всем молчание. После этого он спрятал своих воинов в укромном месте и, осмотрев незнакомые ему окрестности, расставил повсюду засады.

Вскоре он послал к Кануту, гостившему в это время в городе Харальстад, в доме у [некоего] мужа из области Фальстрия, по имени Эрик, одного из заговорщиков, происхождением саксонца, а по роду занятий певца, предложив [через него] Кануту [тотчас же] прийти к нему на встречу, [причем одному и] без свидетелей, назначив место встречи в ближайшем к этому поселению лесу. Тот же, не подозревая в его поступке никакого подвоха, взял себе в спутники двух человек из воинского сословия и такое же число конюхов, а сам безоружный сел на коня, не желая брать с собой для самозащиты даже меч. Когда один из его слуг запретил ему ехать без меча, он отвечал, что совершенно не нуждается в своем клинке, для того чтобы защитить себя. Такое большое доверие он питал к Магнусу и его приверженности [заключенному между ними] миру, что, как ему казалось, при их встрече ему не понадобится даже меч. Лишь по настоятельной просьбе слуги не уезжать совсем без оружия Канут [согласился] взять с собой меч.

Певец, знавший Канута как большого любителя саксонских обычаев и языка, решил попытаться осторожно и исподволь предостеречь его. И хотя святость клятвы, когда он прямо обещал никоим образом не делать этого, казалось, прямо препятствовала ему, то, что предпринять открыто было бы откровенно нечестно, он попытался совершить украдкой, распределив свою честность между попыткой сохранить верность своему слову и благочестивым желанием спасти невинного. Он нарочно принялся распевать красивую песню об известном предательстве, совершенном Гримильдой в отношении [своих?] братьев, стараясь этим знаменитым примером коварства вызвать у Канута боязнь того, что нечто подобное может произойти и с ним. Однако никакие сделанные намеками увещевания не смогли пошатнуть его непоколебимого [доверия к Магнусу]. Столь велика была его вера в прочность родственных уз между ним и Магнусом, что он скорее предпочел бы подвергнуть риску свою жизнь, чем оскорбить [недоверием] его дружбу. Певец между тем в своей настойчивости попытался сделать еще более прозрачный намек, показав ему край кольчуги, которую он носил под своим платьем. Однако этим он также не смог посеять страха в отважном сердце. Этими своими поступками слуга желал показать, что его честная [душа] не запятнана клятвопреступлением и при этом совершенно неповинна в этом злодеянии.

И когда на опушку леса пришел Канут, Магнус, который сидел на поваленном дереве, встретил его с притворной улыбкой на лице и с показной радостью облобызал. Крепко обняв его, Канут заметил, что [под платье] Магнус надел на себя доспехи, и потребовал объяснить, к чему такой наряд. Тот же, по-прежнему желая скрыть свои коварные замыслы, в качестве объяснения наличию на себе доспеха заявил, что есть один селянин, чей дом он хочет разрушить. Канут, не одобрявший подобной жестокости и благоговейно чтивший святость наступившихдней (ибо тогда отмечался праздник Богоявления), просил его не омрачать всеобщих торжеств своей личной местью. И когда Магнус поклялся, что не оставит своей мести и не отступится от своего замысла, Канут принялся его уговаривать, обещая ему справедливое удовлетворение и предлагая свое поручительство в том, что его потери будут возмещены.

И когда затем те люди, которым Магнус велел сидеть в засаде, начали шуметь, Канут посмотрел в их сторону и спросил, чего хочет толпа этих воинов. Магнус закричал, что речь идет уже о том, кто будет наследником короля и получит верховную власть в стране. На это Канут сказал, что желает, дабы державный корабль его отца долго с помощью благосклонной к нему удачи держался правильного курса, не согласившись с тем, что уже пришло время обсуждать эти вопросы. Однако, пока он говорил все это, Магнус прыгнул на него и подобно тем, кто дерется друг с другом во время [пьяной] ссоры, схватил его за волосы. Поняв, что попал в западню, Канут схватился за рукоять меча и попытался извлечь клинок из ножен; он обнажил свой меч уже наполовину, когда Магнус рассек его голову напополам и убил его. Прочие заговорщики пронзили [тело] упавшего множеством [ударов] своих копий. Там, где кровь Канута пролилась на землю, забил целебный ключ, который теперь будет вечно приносить смертным пользу».

Саксон Грамматик сфокусировался на политическом аспекте конфликта между Кнутом (Канутом) и Магнусом и его отцом Нильсом. Он не был чужд стилизации, акцентируя внимание на таких качествах Кнута Лаварда, как удачливость, доблесть, доверие к данному слову, характерных для агиографии, о которой напоминают многократные предупреждения об опасности или забивший на месте его гибели родник. Нельзя не упомянуть о стремлении Саксона возложить бóльшую часть вины на Хенрика Скателара, хотя он не отрицает, что «преисполненный радости оттого, что нечестивое убийство удалось, Магнус вернулся в Роскильдию» и после устранения соперника «был совершенно уверен в том, что королевство достанется именно ему, и отнюдь не считал, что это отвратительно, – плясать от радости, [восхваляя] свою удачу, помогшую ему совершить это злодеяние, которого на самом деле ему следовало бы стыдиться», хотя над «священными ранами Канута, которые он, по справедливости, должен был бы омыть полными раскаяния слезами, он предпочитал глумиться и потешаться, находя огромное удовольствие в совершенном им преступлении».

Убийство Кнута Лаварда стало предметом разбирательства на тинге под Рингстадом, где выступили его братья, из которых Харальд испытывал желание стать королем, а Эрик «пылал мыслями об одной только мести». Нильс поручил переговоры с возмущенными участниками тинга архиепископу Лунда Аскеру. Лишь после того как иерарх договорился о мире с Эриком, король выступил на тинге и «поклялся избегать любого общения с Магнусом, изгнать его из дома и из страны, а также не позволять ему возвращаться до тех пор, пока народ не даст на это свое согласие». Магнус был выслан