Я молча смотрел на него, ожидая продолжения.

– У меня сложная задача, тимор… – он сделал паузу, делая вид, будто вновь ошибся случайно, обращаясь ко мне как к искусителю, – прошу прощения, целер Аметист. Я слуга двух господ. Один господин истинный. Другой – ложный.

Морок помолчал, но не дождался от меня наводящего вопроса и вынужден был раскрывать свои секреты сам.

– С феристисом Альбиносом ты знаком. А другой… – Он запнулся, и я увидел, что морок нервничает. И это не игра, он действительно боялся. – Я говорю здесь с тобой, Аметист, только потому, что это убежище уникально. Оно дает тебе силы и надежно защищает.

– Кто второй дэймос, которому ты служишь?

– Логос, – ответил Морфей тихо.

– Темный сновидящий по имени Логос мертв, – возразил я. – Кровоизлияние. И мне довелось быть тому свидетелем.

– Значит, ты уже столкнулся с этим… – пробормотал слуга Альбиноса, черты лица его заострились, словно он хотел поменять облик, но передумал в последний миг. – Быстро, однако. Ты перспективнее, чем я думал. Фобетор видит, как жаль, что ты перекован!

– Ближе к делу… Морфей.

Он заметил, что меня сердит имя, ворованное у бога сновидений, и чуть улыбнулся.

– Можешь называть меня Map. Это настоящее.

– Продолжай.

– Они все Логосы, Аметист.

– Они?

– Я не знаю, сколько их. Не знаю, где их гнездо. Но они везде. Просачиваются в сны подобно… – Он посмотрел на свою ладонь, затянутую в перчатку, пошевелил пальцами: –…дыханию, аромату маковых зерен. У них сотни рук, как у великанов гекатонхейров. И признаюсь, я одна из этих рук…

– Ты боишься, Map?

– Ты бы тоже боялся, если бы вел двойную игру.

– Ну так оставь Альбиноса. Это обычная тактика дэймосов – бросать слабого хозяина ради более сильного.

– Я бы так и сделал. Но я им не нужен! Никто из нас им не нужен на самом деле. Мы для них – перегной, на котором они желают вырастить свои посевы. Запрягут танатосов, как быков царя Колхиды, вспашут поле из крадущих снов, мороков, ламий и засеют зубы дракона. Своего дракона.

– Очень поэтично.

– Это реальность, Аметист. А я хочу жить. Привык, знаешь ли. За… много лет.

– Ты должен общаться с кем-то из них.

– Да. С одним. Я держу связь через него.

– И кто это?

– Акамант. Лекарь дэймосов.

– После того как Хэл позвонила ему, нас затянуло в сон. В твой сон. Мы встретили Альбиноса. Не Логоса, не Акаманта.

– Я уже говорил, что веду опасную игру, Аметист. Тебе повезло, что я постоянно слежу за тобой. Я должен был доставить тебя к Акаманту, и твою девочку тоже. Я должен отправлять туда всех, кто связывается с ним. Все эти покалеченные ламносы, увечные крадущие, заблокированные бримы. – Он брезгливо поморщился. – Гумус. Они копаются в этом гнилье и для каждого находят применение.

Он помолчал, растирая ладонь, словно пытался оттереть с перчатки невидимые следы грязи.

– Но феристису Альбиносу очень нужна гурия. И я рискнул. Запутал след. Привел тебя к нему, а не к Акаманту. А потом ты сделал этот трюк. И, признаюсь, очень выручил не только себя, но и спас мою шкуру. Я не знал, что ты обладаешь способностью выжигать все следы, оставленные во сне, все приказы, все крючки. Так что формально я чист. Мне помешали выполнить приказ. Едва не убили.

– Альбинос знает об этой игре?

– Да.

– Зачем ему гурия?

– Он считает, что это единственная возможность справиться с Логосом. Ему нужен весь комплект дэймосов.

– Для чего?

– Я не спрашиваю. Просто выполняю приказы. Если феристису Альбиносу будет угодно, он посвятит меня во все детали плана, если нет, на то его воля. – Он погасил фанатично-преданный огонь в глазах и продолжил деловым тоном: – Сейчас в мире существует три искусителя. Ты – бывший. Хэлена – будущая. И тенебрис Мелисса – настоящая.

– Мелисса в тюрьме.

– Если бы она вышла оттуда, то присоединилась бы к нам. А твоей ученице не грозила бы больше опасность. Кстати, как долго тебе обучать Хэлену умениям гурии?

– Полгода, – ответил я не задумываясь и посмотрел на морока, так легко вырвавшего у меня ответ.

Тот ухмылялся довольно. Он знал гораздо больше, чем говорил, и более того, говорил совсем не то, что знал.

– Ты убил борца?

– Да.

– Напал на Никоса?

– Да.

– Зачем?

– Я одна из их рук, ты не забыл? Они подготавливают почву. Меняют ваш мир. Ты следишь за новостями? Перестрелка в центре Полиса, экспресс, сошедший с рельс, молодые люди травятся лекарствами, умирают во сне. На Стене какие-то проблемы. Беспорядки и фактически начинающаяся гражданская война в Александрии. Проблемы в Бэйцзине…

– Да. Я знаю об этом.

– Сколько времени продержится Полис, когда дикие орды подступят к его стенам и начнут умолять впустить их, накормить, обогреть, дать жилье и денег? И как быстро они уничтожат твой… наш народ, когда окажутся внутри? Разграбят автоматы с бесплатной едой и напитками, начнут угонять машины с автонавигаторами, потому что в них нет водителей с оружием. Полезут в дома, чтобы красть, и станут калечить или убивать тех, кто им мешает. Начнут насиловать красивых, свободных женщин и, конечно же, уничтожать их мужчин, которые станут сопротивляться.

Я молчал, потому что мысли, которые внушал мне морок, не слишком отличались от моих собственных. А он потянулся ко мне, хотел коснуться руки в жесте участия и поддержки, но не решился дотронуться – или сделал вид, что не решается.

– Я не говорю, что они плохие. Но их воспитали в зависти и злобе. Поэтому ими надо управлять. И не так, как привыкли вы. Потому что вы не знаете их. Управлять ими надо страхом. – Морок выпрямился, замер, как на картине, предлагая полюбоваться собой – виртуозным мастером по созданию кошмаров. – И чувством вины. – Его палец в черной перчатке указал на меня. – Ничто не дисциплинирует лучше этих двух составляющих. Страх и вина.

– Еще есть смерть, – сказал я задумчиво.

Он махнул рукой, сгребая это слово в одну корзину со всеми остальными плодами сада дэймосов.

– Это тоже страх.

– Так почему ты обратился ко мне?

– Ты искуситель. Ты лучший.

– Был искусителем и был лучшим, ты хочешь сказать.

– Слушай. – Он пересел ближе, скривился, вытер ладонью губы, словно пытаясь убрать с них горечь. – Аметист, только между нами. У феристиса Альбиноса свой взгляд, но я сталкивался с тобой очень близко… Эти обе – что Мелисса, что Хэлена. Нет, твоя девочка очень мила, и все такое, но она пока еще ничто и никто. Личинка, спящая куколка. Да и здравствующая ныне гурия… – Он с силой потер лоб над бровью. – Пойми меня правильно, я люблю женщин. Они умеют соблазнять….Но этого недостаточно. Они зациклены на себе, поглощают, втягивают. Меленькие черные звездочки, засасывающие крошечные астероиды. Курочки, склевывающие зернышки. В них нет силы, энергии, разрушительной мощи. Ты убивал с фантазией, крушил подсознания со страстью, заставлял жертву упиваться болью и собственным ничтожеством, и в то же время мечтать о новом унижении, – он сглотнул с трудом, словно переживая сам чувства, которые приписывал моим жертвам. – Если дать тебе развернуться, ты заставишь падать к своим ногам целые города… Страны. Утопишь их в боли вечной неискупимой вины за их порочные действия, желания и – более того –…мысли.