несбиваемо сидела у него на голове. И лишь потом мы увидели мучительно перекошенное лицо, раскрытый в смертной тоске рот, глаза, из щелочек обратившиеся в большие, широко раскрытые.

Жив, Декхан, жив! Не уволокло его на дно реки, не подсунуло под камень… Жив!

Прежде чем мы успели что-либо сообразить и сделать, старик проворно выметнулся с конем из потока на наш берег, спрыгнул на землю и, прихрамывая на одну ногу, побежал вдоль берега к Декхану. Винтовка подпрыгивала у него на спине, билась о крестец, но старик не обращал на нее внимания, он старался опередить поток, который нес Декхана, в беге высоко вздымал свои локти, будто птица крылья, резко наклонялся к земле, когда не хватало воздуха. В руках у него откуда-то взялась веревка. Как она оказалась у проводника в руках — одному Аллаху вестимо. На раздумья времени не оставалось, бег старика, его быстрота и решимость выбили болевой тычок из горла. В грудь, в легкие потек жидкий горный воздух, я помчался вслед за Томир-Адамом, что-то крича и не слыша собственного крика. Саня Литвинцев — следом.

Жив старина Декхан, полощется в черной мазутной воде, то погружаясь в нее с головой, то появляясь на поверхности, раскрывая рот беззвучно, выдергивая из потока руки, вздевая их над головой, бессильно тыркаясь пальцами в небо и снова уходя в вязкую плоть реки.

Вот вода прибила его к камню и почти вынесла на поверхность валуна. Хотела было сдернуть и поволочь дальше, но Декхан был тяжелым, он растопырил руки в разные стороны и оказался прижатым к камню, а точнее, распятым на нем, будто великомученик.

Проводник на бегу раскрутил веревку, проворно смастерил петлю, издали кинул веревку к Декхану. Но тот, распятый, не смог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Веревка не долетела до Декхана буквально какие-то двадцать сантиметров, шлепнулась в воду и сразу же пошла на дно. Старик стал проворно выбирать ее, короткими движениями спетливая, с одной стороны, наматывая на локоть, с другой — пропуская петли в выемку между большим и указательным пальцами. Выбрал, тряхнул скруткой, сбивая на землю речной горох, снова размахнулся, пустил веревку по воздуху к Декхану, и опять неудачно.

Распятый, придавленный водою к камню, Декхан немо крутил головой, в лицо ему била черная грохочущая пена, залеплявала рот, глаза, туго затыкала ноздри, плющила грудь, ломала кости и давила, давила, давила… Бедный Декхан, он, похоже, потерял уже сознание, смятый, словно тряпка, бешеной силой реки.

Пальцы на раскинутых руках его склешнивались и расклешнивались равномерно, будто детали какой-то умирающей машины, тянулись вверх, стараясь зацепиться за что-нибудь твердое, прочное, но зацепки не было — пальцы хватали пустоту, воздух либо скользили по мокрому слизистому боку камня и срывались. Старик прицелился, коротко взмахнул веревкой, пустил петлю над черным потоком в третий раз.

Попал! Петля точно легла на склешнивающиеся пальцы Декхана, сползла вниз, сдавила ему правую руку около локтя. Пальцы перестали склешниваться, Декхан вцепился ими в веревку, он словно жизнь заново обрел, выгнулся, стараясь освободиться от мокрого, туго сдавившего его тело халата, попробовал перекатиться по камню и дотянуться до веревки второй рукой, но это ему не удалось — мешал безжалостный напор воды. Декхан бессильно открывал рот, схлебывая воздух пополам с водой, потом течение все же разогнуло его, сдвинуло в сторону, к закраине камня, но это было уже не страшно — Декхана держала веревка.

Проводник напрягся, уперся сапогами в гальку, сопротивляясь напору веревки, окостенел лицом.

Тут и мы с Саней подоспели, тоже ухватились за веревку, потянули Декхана на себя. Он, пытаясь вторично ухватиться за спасательный капроновый трос другой рукой, погрузился в воду целиком, словно тяжелый мешок, вынырнул, прокричал что-то безголосо. Мы заработали споро, слаженно, дыша горячечно друг другу в затылки, и вскоре Декхан показался на мелкотье, намертво вцепившись руками в веревку и скребя носками сапог по донным выемкам.

Выволокли мы его на берег и оба разом повалились — Саня боком упал, я — прямо на спину. Свалился и старик. Бессилие одолело нас, руки сделались бескостными, мягкими, чужими, ногами было трудно шевельнуть, дыхание рвалось, застревало в груди, слабое, призрачное какое-то. Кислорода совсем не было, легкие работали впустую. Щемящий, вышибающий озноб рев больно давил на уши, обжимал виски, обручем стиснул затылок. Надо было поскорее уходить отсюда. Но как это сделать поскорее, когда мы распластаны на берегу, словно белье? Организм каждого из нас — не только Декхана — истоптан рекою, лишен жизни, мощи. Сил нет совсем, никто уже не в состоянии поднять нас на ноги.

Но подниматься надо было. От осознания только одного этого худое дыхание наше делалось ровнее, вот оно уже совсем перестало рваться, распирать впустую легкие. Декхан лежал пластом, раскинув руки. Из халата текла вода. Тюбетейка все-таки оказалась не навечно посаженной на его голову — сбил ее поток, сжевал, уволок куда-то под камни. Хорошо, что только тюбетейку уволок, не самого Декхана. Лицо его было плоским, измученным, мокрым.

Старик зашевелился первым, подполз к Декхану, снял с его руки веревку, потом передвинулся дальше, к выброшенной на берег сухой арче — надо было ладить костер, чтобы обогреть, обсушить Декхана. Иначе попадет под ветер, заработает лихомань, вечную простуду. Скрутит его на манер той же арчи, которую старик кромсал для костра: сплошь дерево в восьмерках, узелках, завязках, ревматических наростах. Старик рассек арчу на четыре части, приволок ее к нам. На четвереньках, не вставая на ноги, по-верблюжьи выгнув спину, мотая головой из стороны в сторону. Винтовка соскользнула у него со спины и скреблась покалеченным прикладом о гальку.

Декхан лежал с закрытыми глазами, бледный. Сизые тени обметали его рот с обеих сторон. Вдруг он дернулся, запрокидывая голову назад и устремляясь грудью вверх, ударился спиною о камни. Изо рта выскользнула тоненькая струйка воды, протекла за воротник халата.

Увидев эту струйку, Саня Литвинцев тяжело перекатился на бок, подтянулся к Декхану, нажал ему на грудь обеими ладонями сразу, потом перекинул Декхановы руки вверх, снова нажал на грудь. Струйка воды, вылившаяся из Декханова рта, сделалась чуть толще, потекла сильнее. Декхан снова попытался выгнуться и хлопнуться спиною о камни, но Саня не дал, навалился на него всем телом. Декхан сник. Прошло еще несколько минут, он успокоился, стал дышать ровнее.

Проводник тем временем запалил костерок, арча вспыхнула ярким ровным пламенем, окатила людей теплом. Даже лошади подошли ближе к костерку, им тоже хотелось погреться.

Сипло ревела вода, грохотала, ломая и двигая камни, разбиваясь вдребезги о стесы, бурлила яро, вызывая в