– Он считает иначе. Говорит, что для беседы время еще не пришло, коль скоро вдруг пошла речь о бумагах Дегана Слоновая Кость.

– И ты поверил?

– Да нет же, черт побери! По-моему, Волк все это время знал о бумагах или хотя бы подозревал. Деган сам сказал, что Волк в этом деле специалист. Я думаю, что Волку нужны и законы, и Деган; ему не хочется рисковать и встревать преждевременно.

– Тогда у Волка может быть масса планов.

– Возможно даже, – я кивнул, – что он не врет о причинах, по которым ищет Дегана, но я сомневаюсь, что он сказал все. Ответить коротко? Я не знаю. Мне ясно одно: я не должен выходить из игры, если хочу помочь Дегану и выяснить, что замышляет Волк. А это означает танцы под Волкову дудку – по крайней мере, какое-то время.

– Даже если Деган не хочет твоей помощи?

– Даже если так.

Ибо, нравилось ему или нет, я не собирался снова бросить его в беде.

Стянув рубашку, я осмотрел невзрачные синяки и ссадины на груди и плечах. Они не могли быть причиной боли, которую я испытывал, из чего следовало, что остальные притаились в глубине и вылезут наружу через день-другой. При этой мысли я скривился.

– Насколько я понимаю, от него помощи не дождешься? – Птицеловка поерзала на стуле и кашлянула.

– Деган четко изложил свое мнение, – отозвался я, швырнув рубашку на постель. Затем открыл дорожный сундук. – Сейчас такая просьба оттолкнет его еще больше, а мне нужно наоборот.

– И молчание поможет?

– В последний раз, когда он попросил меня кое-что сделать, я совершил прямо противоположное. Не представляю, чтобы повторный заход наполнил его симпатией ко мне.

– Но если бы ты рассказал ему о Закуре и…

Речь Птицеловки прервал громкий стук в дверь. Наверное, он ее оглушил, судя по скорости, с какой она спрыгнула со стула.

Я улыбнулся. Это хорошо. Так ей и надо.

Дверь задергали, когда я уже открывал рот, чтобы велеть гостям убираться. Затем стук повторился и раздался голос Езака:

– Дрот? Спускайся! Скорее!

Я посмотрел на Птицеловку. Она вскинула брови и помотала головой. Без понятия.

Тогда я перевел взгляд на умывальник. Меня ждали вода, мыло и полотенце. Большой соблазн.

Чертовы актеры.

– Скажи Тобину, что я еще даже…

– Тобин ни при чем, – перебил меня Езак. – Труппа тоже.

– Тогда кто?

Пауза была длиннее, чем мне хотелось.

– Просто спускайся, – раздалось затем. – Сейчас же.

Внизу ждали двое, не считая Езака: детина, похожий на соляной столп в часы досуга, и старуха. Кроме них, в общем зале не было никого, даже хозяина за стойкой.

Свидетелей нет. Дурной знак.

Я осторожно сошел с последней ступеньки. Шнурков в сундуке не нашлось, и я просто натянул незашнурованные сапоги, так и потопал. Прикинул было, не затолкать ли мои распухшие, больные ноги в походные, но один взгляд на грязную, задубевшую обувь убедил меня, что дело не стоит таких мучений. Сейчас, оценив ситуацию в общем зале, я начал задумываться, не прогадал ли, – возможно, придется бежать, и к черту боль.

Женщина сидела сбоку, на столе перед ней стоял запотевший керамический кубок, над которым поднимался пар. Одета в кремовый кафтан; простая вуаль опущена ниже подбородка, а серебристые волосы перехвачены бежевой лентой. Единственным ярким пятном было кольцо на левой кисти – золотое с небесным сапфиром величиной с мой резец. Правая же рука лежала на коленях – парализованная, как я понял, судя по немного просевшему плечу и перекошенной правой половине лица.

Я повернулся к женщине и сотворил глубокий поклон. Это казалось уместным жестом. Она ничем себя не выдала и чуть кивнула в ответ.

Но Птицеловка была настроена не столь дипломатично.

– Где мои люди, черт побери? – Она оттолкнула меня и выступила вперед. – И кто вы такие?

– Ты о тех, что следят за гостиницей? – Женщина хладнокровно взглянула на Птицеловку. – Они ушли.

– Почему?

– Потому что я им велела. Ты понимаешь, что это значит?

– Ага, это значит, что я сейчас…

Я сгреб Птицеловку и оттащил.

– Мы понимаем, – сказал я и обратился к Езаку: – С твоими людьми все в порядке?

Я обратил внимание, что пусто было и во дворе.

– Они в конюшнях, – ответил он и глянул на старуху. – Мне нужно к ним.

Та снова наклонила голову, и Езак ушел.

– Дрот, иди к черту! – вспылила Птицеловка, вывернув руку из моего захвата. – Если ты думаешь, что я собираюсь стоять и смотреть, как какая-то старая…

– Ты собираешься делать вот что: заткнуться и выметаться на конюшню с Езаком, – возразил я, подступив ближе и понизив голос. – Живо.

– Хрен я…

– Нет, – прошипел я. – Никаких споров. Не сейчас. Если хочешь, чтобы люди, которых ты только что набрала, продолжали дышать. Сама подумай: она одним словом очистила от Ворон и Дубов три квартала. Как по-твоему, что произойдет, если ты сделаешь еще один шаг в ее сторону?

Птицеловка понурилась и яростно зыркнула не пойми на что. Я не тронул ее.

– Птицеловка?..

Каблуком в пол. С силой.

– Гадство!

Затем она вышла и широким шагом двинулась через двор.

Если Тобин только раскроет рот, я ему не завидую.

– В ней есть огонь, – заметила старуха, наблюдая в окно за Птицеловкой. – Она либо спалит мир, либо сгорит сама. Мне она нравится. – Затем повернулась ко мне. – Нам нужно поговорить, тебе и мне. Присаживайся.

Я протопотал к ней и сел. Она неторопливо склонилась на сторону и заглянула под стол.

– Похоже, что у тебя неудобная обувь.

– Неужели? Я не заметил. На фоне последних событий самочувствие очень даже неплохое.

– Тебе известно, кто я? – Левый угол ее рта дрогнул.

– Ты закурейка, если речь об этом. И занимаешь видное место в организации. Никто другой не сумел бы прижучить моих людей и очистить место, имея в подмогу всего одного Руку.

– «Руку»? – Она оглянулась. – Что скажешь, Убайд?

Столп заворчал.

– Ну а мне нравится. Теперь ты мой Рука. – Она глянула на свои колени, потом опять на меня. – В моем случае особенно поэтично, не находишь?

– Я…

– Молчи. Это был риторический вопрос. – Она подняла стакан и отпила не знаю чего, звякнул лед. Льда в гостинице обычно не клали. – Нам нужно понять, что с тобой делать.

Я молча ждал.

– Итак? – спросила она чуть погодя.