– Тогда нет, не запросто, а охренеть с каким трудом.

Я стоял и смотрел, как Деган спускался по лестнице. Солнечный свет сошел с моего лица, и тьма вернулась. Внезапно мне стало тяжело стоять, не то что думать. Я доковылял до двери, отпер замок, вошел.

В моей комнате был Волк. Он лежал на постели, закинув руки за голову.

– Ну что, могло пройти и получше? – осведомился он.

Какое-то время я тупо таращился на очередного Дегана. Затем притворил дверь.

– Вали с моей постели к гребаной матери! – сказал я.

Волк подчинился наполовину: сел, но не встал.

– Какого дьявола ты тут забыл?

– Тебя дожидаюсь, наверное.

– А Деган совершенно случайно нарисовался за дверью, пока ты был здесь?

– Я долго ждал. Нам нужно поговорить.

– Ты говори, а я буду спать. Можешь спокойно отвечать за меня, если сам себе надоешь. Советую вставлять в мои реплики посыл на три буквы – ближе к жизненной правде.

Я нагнулся и стал расшнуровывать сапоги, когда уверился, что не рухну.

– Для того, кто только что отпустил человека, за которым мы охотились месяц, ты слишком…

– Эй, – перебил его я, подняв глаза от узла на левом шнурке, – что-то я не заметил, чтобы ты вышел потолковать с собратом по оружию. Это тебе до чертиков хочется вернуть его в Илдрекку – почему же не присоединился к нам?

– Мне сейчас не с руки сцепиться с Бронзой. – Волк поерзал на постели и отвернулся.

– Надо же, как удобно! – отозвался я и снова занялся обувью.

К чертям собачьим! Я вынул кинжал и обрезал чертов шнурок. Сапог ослабил хватку. Я облегченно вздохнул. Сколько часов – нет, уже дней – я провел на ногах?

– Так или иначе, как ты сюда попал? – Я посмотрел на Волка. – Я могу понять, что Птицеловка впустила Дегана, но не тебя.

– Какой же я бандит, если не сумею проникнуть в гостиницу?

– Такой, что обалденно лучше большинства илдрекканских Домушников и Отмычек. Птицеловка прочно стоит на стреме – как ты прошел?

– Азаарийцы передвигаются не так, как все.

– Может быть, зато уж гонят точно, как остальные, – заметил я, снимая второй сапог. Райское блаженство! – Полагаю, мне не приходится рассчитывать на рассказ о том, где ты был, не говоря уж о проходе в Эль-Куаддис?

– Рассказывать особо нечего. – Волк отряхнул пыль с кафтана. – Мне задолжал бей одного мелкого военного округа. Он прибыл в Эль-Куаддис с докладом к могулу, вот я и прошел. А что?

Я выпрямился и направился к моему дорожному сундуку, поскольку было ясно, что Волк и не думает сойти с кровати.

– Да то, что было бы здорово не петь ради ужина, коли ты мог нас провести, – ответил я, устраиваясь на исцарапанной деревянной крышке.

– Бей не покровительствует искусствам, как падишах. Слово, замолвленное за вас, повредило бы моему делу.

– А где тебя носило до этого?

Волк проигнорировал вопрос и указал на закрытую дверь:

– Почему ты не пошел за ним?

– За Деганом? Ты издеваешься? Он если чего и стремался, так это меня, идущего по пятам. Он знает меня чересчур хорошо и слишком ловок, чтобы позволить мне это.

Я не добавил, что он заслуживал лучшего отношения с моей стороны, а если и нет, я вряд ли одолел бы в таком состоянии пять кварталов.

– В таком случае тебе придется найти его заново. – Волк хмыкнул, явно не убежденный. – И уломать.

– Ты что, не слушал? Я пытался, он не желает возвращаться. Он, черт возьми, даже не хочет в орден и больше озабочен его спасением извне.

– Слышал, – откликнулся Волк. – Не будь дураком. Бронза – Деган, и в сердце он горит желанием снова нацепить меч.

– Ну так пока непохоже, чтобы голова у него ладила с сердцем.

– Тогда тебе придется выяснить, чем занята голова, чтобы сердце последовало за ней.

– Ага, прямо сейчас и займусь. – Я принялся расстегивать дублет в надежде, что Волк поймет намек. – Слоновая кость и бумаги, не вопрос. Я уверен, что это большая редкость в городе, битком набитом кустарями и поэтами.

– Все дело в слоновой кости.

Я протер глаза буграми ладоней. Он, видно, не уймется? Ладно, я подыграю, если это поможет выставить Волка за дверь. Рулить и доказывать, что дело безнадежно, я буду потом, когда приду в чувство.

– А что в ней особенного?

– Кость, которую он ищет, не звериная и не рыбья. Не спрячешь ее и в сундук: Слоновая Кость – Деган из времен зарождения ордена более двух веков назад. Он был нашим первым архивариусом и одним из прародителей нашего братства.

– Постой, – проговорил я и сел прямее. – Деган? Деган Слоновая Кость?

– Ты думаешь, мы сплошь металлические?

– Нет, но…

– Ты ничего не знаешь. – Он глубоко вздохнул. – Слоновая Кость приложил руку к написанию Клятвы Деганов, не говоря о той Клятве, которой мы обмениваемся с клиентами. Он был в числе тех, кто писал законы, по которым мы живем; одним из тех, кто сформулировал изначальную присягу на верность империи; он тот, кто хранил наши первые летописи и традиции. Во многих смыслах он наш отец. А потом он ушел.

– Ушел? – повторил я. – Почему?

– Случился разлад: Слоновая Кость разочаровался, со временем даже исполнился отвращения к ордену. Это было как-то связано с теологией и душами. – Волк провел рукой по своей посеребренной гарде и покачал головой. – Ну что мы знаем о душах? Мы мечники, наша задача – высвобождать души из тел, а не спорить об их природе и назначении.

Вопреки усталости я навострил уши. На учении о природе души основывались не только Имперский Культ и дар императора систематически воплощаться как Маркино, Теодуа и Люсиен; оно также составляло суть разрушительной мощи имперской магии. Там, где обычные маги опирались на крохи волшебной энергии, поступавшие из некоего места под названием «Нефир», а самые искусные связывались с ее источником напрямую, имперские Эталоны каким-то образом извлекали и направляли эту энергию при помощи собственных душ. Насколько я понял, это было чертовски трудно и не менее опасно; большинство Ртов считали это невозможным. Тем любопытнее прозвучало это слово в устах Волка.

Я постепенно осознавал, что «душа» означала в империи нечто большее, чем религиозное понятие.

– Однако времена были другие, – продолжил Волк. – Слоновая Кость почему-то решил, что мы, Деганы, не только не подлежим Клятве – той, что он сам помогал писать и насаждать силой, – но и недостойны служить ни императору, ни империи. Такая перемена не понравилась его братьям и сестрам. Они клялись жизнями и мечами, служа цели, которую он сам обозначил – и вот, похоже, отверг. Иные говорили, что у собак и то больше верности, чем у Слоновой Кости. В Казарменном зале впервые пролилась кровь.