— Ты подписал эту грязную бумагу?! — Она отпрянула в угол сиденья. — Ты согласился на это!.. — Она покачала головой, словно не веря тому, что услышала. — Но это же безумие! — Слова, казалось, застревали у нее в горле. Она провела по лицу рукой, как бы стирая образ сидящего рядом с ней человека. Как будто это могло зачеркнуть сказанное им. — О Боже, нет! Это невозможно. — Она убрала руку и посмотрела на него в упор. Ее грудь бурно вздымалась. — Я думала, с этим покончено. Я думала, смерть моего отца раз и навсегда положит этому конец, и я окончательно порву с той жизнью, которой он жил. “Томкин индастриз” была построена на крови и слезах тех, кого отец считал нужным сокрушить на своем пути к вершине. Это так же верно, как то, что мы сидим сейчас с тобой рядом! — Она криво усмехнулась, и ему показалось, что она собирается плюнуть. — К вершине... Вершине чего, Ник? Что могло быть столь важным, чтобы заставить его относиться к нашей матери, Гелде и мне как к вещам — полезным, когда он нуждался в нас, и не заслуживающим внимания, когда он был занят... восхождением к вершине. — Николас молчал, полагая, что лучше дать ей выговориться. — И теперь, — она засмеялась истеричным смехом, — теперь, когда моя жизнь наконец может войти в нормальное русло, ты сообщаешь мне, что я снова связана с “Томкин индастриз” — душой и телом.

— Я только сказал, что подписал завещание.

— А ко мне, значит, это не имеет никакого отношения! — взорвалась она. — Мы собирались через месяц пожениться! Или ты забыл об этом по дороге домой?

— Жюстин, ради Бога...

— Нет и нет! Это касается меня, так же как и тебя. Только такому ублюдку, как ты, это не пришло в голову. Признай же это хоть теперь, черт тебя побери! — Ее глаза горели, лицо побагровело от гнева. — Ты знаешь, как я относилась к отцу. Ты знаешь, как я относилась к его компании. Я думала, что ты работаешь на него временно. Я думала... О Боже! — Она уронила голову на руки и разразилась слезами отчаяния. — О, как я тебя ненавижу! Что ты с нами сделал!

Николас откинул голову на бархатное сиденье и закрыл глаза.

— Я действительно предполагал, что это будет временная работа, Жюстин. — Он убеждал ее мягко и проникновенно, модулируя дыханием тон голоса. — Но жизнь течет, события заставляют нас изменять свои планы. Этот поток несет нас...

— Только, пожалуйста, не надо опять развивать идеи кармы, — прошипела она. — Я не желаю знать это мракобесие, эти мумбо-юмбо. Практикуй эти штучки со своими японскими друзьями, а не со мной!

— Жюстин, — просто сказал он, — мы оба измучены. Я долго думал, прежде чем принять решение, и я...

— Но ты не думал обо мне, не думал о том, что буду чувствовать я!

— У меня были причины более важные, чем твои капризы, — не выдержал он.

— А теперь послушай меня. Всю жизнь я слушала то, что говорил мне отец, что говорили мне все мои мужчины. Я подчинялась им, точно послушная девочка. Но с этим покончено. Потому что нет ничего важнее того, что хочу я сама. Никогда в жизни я не имела того, что хочу. Я всегда боялась поступать по-своему, потому что отец говорил мне другое, мужчины говорили другое, они учили меня, как надо себя вести, что делать, что говорить. Теперь я и только я отвечаю за свою жизнь, за свою судьбу. Не отец и никто другой, даже не ты, Николас!

Она наклонилась в его сторону из своего угла сиденья. Ее щеки горели, ее губы, обычно полные и чувственные, вытянулись в узкую прямую полоску.

— Наконец-то я свободна, и никто не загонит меня обратно в клетку. Я не хочу быть привязана ни к чему, и меньше всего — к этой мерзкой “Томкин индастриз”.

— В таком случае мы, похоже, зашли в тупик, — сказал Николас.

Жюстин покачала головой.

— Нет, Ник. Это тебе только кажется. А истина заключается в том, что, пока ты связан с компанией моего отца, я не хочу видеть тебя, не хочу разговаривать с тобой. Я даже не желаю знать о твоем существовании.

* * *

В просторном зале боевых искусств на тридцать восьмом этаже в здании “Синдзюку-сюйрю” вице-президент компании Сато Масуто Иссии занимался гимнастикой до седьмого пота, Пока другие служащие проводили обеденный перерыв за соба и “Сантори-виски”, Иссии заставлял свое тело работать на предельных нагрузках. Три раза в неделю он просыпался до рассвета, чтобы пробежать десять миль по полутемным улицам. Потом возвращался в свою крохотную холостяцкую квартирку в районе Рёгоку, принимал душ и переодевался в строгий темный костюм для работы. В остальные четыре дня он отдавал ранние утренние часы гимнастике. Поскольку вице-президент отвел своим начальникам отделов на обед всего сорок пять минут, он считал и себя обязанным подчиняться этому спартанскому графику. У него не хватало времени на весь комплекс дневных упражнений, поэтому середину дня он посвящал повторению одного или двух особо трудных движений из комплексов известных ему гимнастических школ.

Акико застала его за выполнением упражнений с шестом, используемым в айкидо. В зале больше никого не было. Все служащие Сато покидали здание ровно в половине первого, снимаясь как саранча с полей Синдзюку. Несколько минут Акико внимательно наблюдала за Иссии.

Мышцы у него блестели от пота, будто смазанные вазелином, голова была опущена, могучая грудь ровно вздымалась по мере того, как он концентрировался. Она припомнила его долгий пристальный взгляд в день их свадьбы с Сато. В его глазах она прочла скрытое плотское вожделение. Тогда она подумала, действительно ли он так хочет ее, как женщину, или же она символизирует в его глазах то, чем будет обладать вышестоящее лицо. Акико ясно видела, как любит Иссии власть. Он был не из тех, кто мог довольствоваться семейными радостями, домашним очагом и даже своим положением человека номер два в компании Сато, правой руки босса. Он хотел распоряжаться всем сверху донизу.

Акико размышляла об этом, пока шла по гладко отполированному полу, ощущая ступнями упругость половиц. Она была в одних белых носках, сандалии она сняла и оставила в коридоре, предварительно закрыв входную дверь. Кроме них двоих здесь никого нет и никто не придет.

Иссии заметил ее только тогда, когда она подошла совсем близко. Движение, которое он сейчас отрабатывал, не давалось ему даже после месяцев упорных тренировок. Но он не злился на себя и не отчаивался, собираясь попробовать другой вариант. В этот момент его внимание отвлекла Акико.

Иссии поднял голову. На его коротко остриженных волосах, подобно капелькам росы, блестел пот. Он поклонился и произнес традиционное приветствие:

— Как вы поживаете?

Помедлив, она ответила:

— Вашими молитвами. Большое спасибо.

Фраза прозвучала как заученное выражение, не более того.

— Вы так же усердно трудитесь на компанию, как и занимаетесь айкидо?

— Я делаю то, что от меня требуют, оку-сан.

Акико улыбнулась, глядя поверх его склоненной головы. Кожа на голове у него покраснела, как медь.