Некогда непонятные, мутные слова гадалки с черничными глазами с набережной стали для Чипа ясны, как утренний южный солнечный свет, пробивающийся сквозь тонкий хрусталь. Вот что она имела в виду! Вот о чем она говорила Смерчу! И хотя Маша совсем не понимала, откуда эта странная женщина все узнала, она осознавала – ее слова правдивы. Удивительно правдивы. И теперь, как бы глупо это ни казалось заядлым скептикам и приверженцам теорий, отвергающих необъяснимых явлений в жизни людей, девушка точно знала, что ее судьба на букву «д» – это Денис Смерчинский и никто иной. И отдавать его она никому не собирается, впрочем, как и терять тоже. Возможно, история, рассказанная Лерой, была лишь катализатором, но именно после того, как женщина поведала тайну своего сына, Маша отчетливо и как-то совершенно по-новому осознала: она любит этого человека. Она защитит его. Найдет. И никому не отдаст.

И эта новая взрослая Маша с неподвижным лицом и серьезными, нет, даже решительными глазами точно знала, что Денис Смерчинский – это тот человек, который ей нужен.

Нужен, как глоток воздуха. Эта Маша не видела больше светлых стен и зелени за окном, персидского ковра и полок с книгами и самолетиками, она видела перед собой полупрозрачный профиль любимого человека. И слышала голос Леры.

Не было дикого восторга, как во время болезни Никитой, не было страха, что Дэн оставит ее, не было сомнения – ее ли это судьба, не ее и вообще, судьба ли? Это состояние было похоже на транс. Она находилась в воздушном шаре, отгородившись от всего мира, видя Дениса и слыша Леру.

* * *

А потом, когда Смерчинская замолчала, выговорившись, и ее руки обессиленно упали на колени, шар вдруг исчез, и на девушку нахлынули не только образы и страхи, но и эмоции – много. Ее словно облили из ведра студеной водой, а потом толкнули в море – такое красивое с виду, лазурное, ласковое, спокойное, но оказавшееся ледяным, сковывающим руки и ноги, заставляющим грудь быстро и нервно вздыматься, а рот – хватать воздух, пока еще есть возможность.

Маше хотелось рыдать – от внезапно нахлынувших чувств сострадания и сочувствия к тому, кого она внезапно полюбила. Она и не знала, что Денис столько всего перенес в своей пока что еще не очень длинной жизни. А она еще и добавила толику мучений в его персональную копилку страхов, написав то идиотское сообщение и не оттолкнув от себя вовремя Димку.

Если бы могла – разделила его страдания, забрала бы себе половину.

На ее светло-карие глаза наворачивались слезы – и от своих переживаний, и от неожиданного осознания того, что ее Денис – сильный человек, мощный духом и твердый характером, не умеющий отступать от самого грозного своего противника – от собственных страхов. Ведь именно поэтому он вел с ними бой с самого своего детства. Старался быть идеальным во всех смыслах. А может быть, он уже родился таким, и все его трагедии были призваны для того, чтобы он развил в себе лучшие свои черты, – кто знает?

Но это неважно, родился ли он таким или таким стал. Важно было то, что он таким был прямо в эту минуту, в эту секунду, в этот миг.

Да, Дэн – невероятный. И это не потому, что он красив, обаятелен, умен, обеспечен, весел. А потому, что он смог с достоинством перенести случившееся и стать тем, кем стал, сохранив доброе сердце.

На сидящую без единого движения девушку – а это было очень несвойственно подвижной и переполняемой энергией Марии – опустилась дымка гордости за Дениса, в которой алела рубинами боль за него и мерцала кораллами женская жалость. Он действительно – смерч, самый настоящий, сильный, стремительный, даже грандиозный, только на своем пути он сметает не людей – их он подхватывает и игриво кружит, осторожно играет и, смеясь, бодрит – а сметающий самого себя.

Девушка почувствовала неожиданное тепло в ладонях и в солнечном сплетении. Подобные чувства Мария испытывала лишь несколько раз. Последний, когда совершенно случайно, от скуки, прочитала года два назад книгу Сент-Экзюпери «Планета людей» – книгу, в которой была описана вся красота и сила человеческого духа перед лицом опасности.

Особенно тогда ее впечатлила история о летчике, потерпевшим крушение в горах, но выжавшим и неделю фактически ползущим по снегу и морозу вперед. У него были обморожены руки и ноги, у него не было еды и пить ему приходилось снег, он был на последнем издыхании, но все же он выбрался из ледяного ада и выжил. Вперед его гнала мысль о том, что его ждет любимая жена. И он добрался до людей, которые считали его погибшим – считали небезосновательно.

Дэн Смерчинский, наряду с этим летчиком, настоящим восхитительным образцом жажды жизни, теперь стал для Маши олицетворением силы духа. С полной уверенностью девушка осознала за какое-то краткое мгновение, что даже если она и будет называть теперь парня Дэном, Смерчем, Лаки Боем или Дэйлом, то для нее он всегда уже будет Денисом. Тем самым взрослым человеком, которого она так долго не понимала. Того, который прятался от всех за рядом ярких масок: идеального парня, отличного друга, прекрасного сына, великолепного спортсмена, сексапильного мальчика, непревзойденной души компании.

У Машки, как и тогда, при прочтении книги Сент-Экзюпери, от печального рассказа Леры по коже побежали мурашки – это отряд головастиков трансформировался в них, показывая своей подопечной ее же собственные чувства. Она обязательно найдет его, и неважно, любит ли он ее или нет, ведь важно не это. Важно, чтобы он был счастлив (или хотя бы не несчастлив!). И тогда, глядя в глаза, она скажет ему все, что накипело на душе. Успокоит его и признается в любви.

* * *

Лера принесла поднос с холодным грейпфрутовым соком и двумя бокалами и молча налила мне. Терпкий ледяной сок успокоил пожар внутри, и какое-то время я попивала его мелкими глотками. Лера молчала – кажется, тоже успокаивалась.

– Бедный Дэн, – сказала, наконец, я, глядя на его звездный потолок, смаргивая непрошеную слезинку. – Как он вообще жил? Лера, как?

– Маша-Маша, не знаю. Я ведь сказала, что стала плохой матерью, – криво улыбнулась женщина, – и не догадывалась, что там у него на душе, только в последнее время стала осознавать, что с нашим мальчиком происходит. Все казалось гладким. Я считала даже – такая глупость! – что наша семья особенная – особенная в своей простоте. Потому что все казалось простым и понятным. Да, в нашей жизни были и трагедии, и неприятности, но я наивно думала, что все позади, мы со всем справились, все беды нас обошли, и теперь все хорошо. Я думала, Дэнси отошел от смерти Инны. Конечно, это его первая любовь, но в таком возрасте первая любовь редко бывает настоящей и отношения через какое-то время заходят в тупик. – Она замолчала, отпила холодный вяжущий сок и продолжила: – Началось это, когда наш Денис учился курсе на втором. Однажды друзья привели его домой совершенно нетрезвого, под руки, – ну, ты знаешь, как это бывает у парней. Отмечали что-то в каком-то клубе, Дэнси что-то сдуру выпил, и понеслось.

Я кивнула – знала, как у парней это бывает. Федьку, едва стоявшего на ногах и что-то бормочущего, несколько раз тоже так притаскивали в подростковом возрасте и во время учебы. Мама жутко ругалась, а папа сначала веселился, особенно когда у старшего братика начиналось похмелье, с садисткой улыбочкой предлагал минералку и рассол, а потом устраивал ему бурю в стакане.