Сабо показал Бледсо средний палец, но быстро поменял этот жест на взмах руки, когда группа повернулась посмотреть на него.

– О-о, – дернув плечами, добавил Бледсо. – И разумеется, арабов, – бесцеремонно добавил он, прекрасно зная, что иранцы воспримут это как оскорбление. – Вопросы есть? – спросил он, блуждая взглядом по лицам наблюдателей. Увидев Рэндалла, он нахмурился, но не успел ничего сказать, потому что поднял руку стоящий в переднем ряду мужчина в сером костюме – мистер Уилкинс, представитель Госдепартамента. Бледсо указал на него. – Сэр?..

– Не сомневаюсь, из поля вашего зрения не выпала ни одна базовая вещь, – сказал он, растягивая слова. – Но что произойдет, если умышленно будет отключена электроэнергия?

– Вы совершенно правы, сэр! – сказал Бледсо. – Разумеется, мы учли этот важный момент – компания «Кон Эдисон» на своем месте. – Он повернулся к Сабо и крикнул: – Лейтенант! Отключите энергию!

Сабо протянул руку к пульту управления и щелкнул выключателем. Зал моментально погрузился в темноту. Секунду спустя зажглись аварийные светильники, дающие тусклый свет. Бледсо дал людям поморгать и привыкнуть с слабому освещению, затем повернулся к Снайдеру со словами:

– Снайдер, попытайся украсть еще раз.

Снайдер вновь потянулся к короне. И вновь при попытке дотронуться до нее зазвучала сирена, замигали красные лампочки.

Сабо отключил сигнализацию, и Бледсо позвал:

– Лейтенант! Свет, пожалуйста!

Когда Сабо восстановил энергию, Бледсо взглянул на толпу со своей злобной ухмылкой.

– Резервное питание на аккумуляторах, – пояснил он. – Держится до двенадцати часов. – Окинув взглядом собравшихся, он изогнул иссеченную шрамами бровь. – Есть еще вопросы? – (Вопросов не было.) – В таком случае… – Встав по стойке смирно, он взглянул на Эрика Эберхардта. – Сэр! Передаю вам систему безопасности «Тибьюрон секьюрити Mark IV»!

* * *

Не сводя взгляда с Рэндалла, Бледсо видел, как небольшая толпа расходится. «Сукин сын, – думал он. – Я знаю, что видел это лицо раньше. Где? Когда?» Его размышления были прерваны, когда к нему легкой походкой подошел Сабо и пожал ему руку:

– Отличная реклама, Шеф! У тебя надежное будущее – продажа алюминиевого сайдинга.

– А не пошли бы вы подальше, сэр! – огрызнулся Бледсо.

– Остаешься на прием?

– Может, у меня будет свиданка, – ответил Бледсо. – Она говорит, мне надо остаться.

– Господи! – качая головой, произнес Сабо. – Ты у нее уже на коротком поводке?

Бледсо лишь улыбнулся:

– А как вы, лейтенант? Останетесь выпить пива?

– Придется, – ответил Сабо. – Я при исполнении.

– Вы бы привели себя в порядок, сэр. Эта ваша щетина дискредитирует нашу службу.

Сабо потер подбородок:

– Я подумывал снова отпустить бороду.

– Хорошая мысль, – с невозмутимым видом произнес Бледсо. – Внешность здорово меняется, и никто не знает, как ты по-настоящему выглядишь. И это хорошая штука. – Не успел Сабо ответить, как Бледсо выпалил: – Чертов сукин сын! Вот именно – гребаная борода…

– В чем дело, Шеф?

– Ни в чем, просто мысли о бороде. Как она меняет лицо человека.

– Гм… угу… меняет. До тебя это только сейчас дошло?

– Что до меня дошло, так это чье лицо борода изменила, – ответил Шеф. – И где я видел его раньше…

– Есть проблема?

Бледсо покачал головой:

– Ничего такого, с чем я бы не справился.

Катрина оглядела холл с чувством удовлетворения, почти перевесившим ее усталость – почти. Как она и предполагала, чтобы вовремя вернуться в музей, ей пришлось выдержать настоящую гонку. Но она успела, и у нее оставалось еще двадцать свободных минут, и теперь она тешила себя бокалом шампанского «Перье-Жуэ Гран Брют», слава богу! От дешевого алкоголя у нее болела голова. Прихлебывая шампанское, она помахала рукой проходившей мимо владелице известной галереи. Здесь присутствовали сливки нью-йоркского общества. Они заполнили холл, и от мраморных стен отражался их возбужденный разговор, звон бокалов, смех. В нише играл струнный квартет. Катрина не сомневалась, что это Брамс, и улыбнулась. А начал квартет с Бартока. Рэндалл тогда скривился и, подойдя к музыкантам, вполголоса переговорил с ними, после чего они переключились на Моцарта и другие, более мелодичные произведения.

Катрина подавила зевок, с теплотой и гордостью думая об удивительной работе, проделанной Рэндаллом, включая такие мелочи, как выбор шампанского и музыкальных произведений для струнного квартета. Он действительно сотворил чудо. Даже Эрику не к чему было придраться. Повернув голову, она увидела Эрика, важно кивающего конгрессмену, который, без сомнения, появился здесь в преддверии избирательной кампании.

Но где же Рэндалл? Он исчез несколько минут назад. Катрина не знала, зачем и куда он ушел. Здесь, в холле, его не было видно. Она оглядывала толпу в поисках сверкающей бритой головы, но напрасно. А потом ей на плечо опустилась надушенная рука, и Катрина на время забыла о поисках.

– Катрина, дорогая, какое чудо вы сотворили! – проворковал голос, и, обернувшись, она увидела напыщенную пожилую женщину, известную в художественных кругах вездесущую сплетницу. Брат Тим называл ее вдовствующей императрицей.

– Галатея, я так рада, что вы пришли! – произнесла Катрина, отвечая на объятие женщины и чмок в щеку.

А потом Катрина оказалась в ловушке словоохотливой Галатеи, надеясь лишь, что Рэндалл скоро ее спасет.

* * *

Анжела допила бокал шампанского – третий по счету. Многовато, если она хочет сохранить ясную голову – она это понимала, – но на самом деле она не хотела сохранять ясную голову, поскольку тогда ей пришлось бы трезво взглянуть на то, во что она позволила себя впутать. Это даже нельзя было назвать связью. Не более чем череда торопливых объятий едва ли не в каждой кладовке или темном закоулке музея. Она позволяла использовать себя – и что еще хуже, ей это нравилось.

Прежде Анжела не испытывала ничего подобного. Такое было просто невозможно для довольно непривлекательной британки ее темперамента из Мидлендса. Подобные вещи обычно с ней не случались или потому, что женщины вроде Анжелы не рассматривают саму возможность, или, что более вероятно, их никто не просил. И все же она без малейших возражений пошла навстречу желаниям Уолтера. Если быть честной, она согласилась с энтузиазмом, хотя понимала, что это глупо, неправильно, развратно…

Анжела взяла у проходящего официанта очередной бокал шампанского, отхлебнула и взглянула на часы, испытывая сладостную дрожь в животе. Она снова договорилась встретиться с ним – сегодня вечером, через пять минут, здесь, на приеме, посреди большой толпы, в разгар официального мероприятия. Это было безумием, глупостью, абсурдом, но дико волновало ее.