— А, проняло! — Центурион невесело рассмеялся. — Я на этого Нонния собрал уже два свитка всяких мерзостей. Чуть он тронет кого, кто мне дорог, — вмиг передам все легату. Пусть почитает, насладится.

— Зачем ты взял меня с собой? — спросил напрямую Приск.

— Я завещание составил.

Приск поначалу не понял, какое имеет отношение завещание Валенса к этому визиту. Римляне — они, как известно, обожают писать завещания. Бывает, лет десять, а то и двадцать подряд переписывают, вносят дополнения, одному — сотню сестерциев, другому нарядные туники отпишут. За бездетными стариками ухаживают так, как ни за одним любимым и близким человеком не станут ходить, — чтобы внес в свое завещание, оставил миллиончик. «Время выгодной бездетности», — сказал Плиний.

— Думаешь, какое это имеет к тебе отношение? — озвучил незаданный вопрос Валенс. — Я отписал четверть — максимум, что возможно, Корнелии; денщику своему завещал свободу и немного денег, еще друзьям — около половины всего, с условием, чтобы они мне стелу надгробную из мрамора заказали, а не из песчаника. И тебе тоже четверть.

Приск опешил от такого признания.

— Взамен ты должен дать мне слово: если я погибну, а все мы можем погибнуть в любой миг, ты не позволишь Ноннию жениться на Кориолле. Умрешь, но не позволишь. Не хочу, чтобы девчонка несчастной сделалась.

— Неужели отец может выдать ее за этого мерзавца?

— Корнелий — замечательный человек. Но у него голова начинает идти кругом, как только он видит лорику центуриона и нарядный поперечный гребень на шлеме. Бывший солдат, сам понимаешь, центурион для него господин и бог. Ему плевать, что под лорикой, какое сердце, и что под шлемом — какой ум. Так что, даешь слово?

— Даю! — с жаром воскликнул Приск.

Валенс расхохотался:

— Будь ты военным трибуном, ни за что бы не показал тебе девчонку. Но двадцать пять лет ни одна красотка не станет ждать жениха.

Весна 851 года от основания Рима[114]

Эск

В мае Валенс отпустил Приска на шесть дней в усадьбу Корнелия — расписывать стены во флигеле. Ветеран встретил легионера как старого друга, тут же привел в пристройку. У входа еще осенью посадили кусты сирени, теперь они цвели как сумасшедшие, одуряющий аромат проникал в окна комнаты.

— Вот, гляди, все четыре стены твои, — объявил Корнелий. — Кто нужен в помощники, говори. Прим будет штукатурить, а Далас подносить краски и воду.

Приск поставил ящик с красками и кистями на пол.

Стены уже были покрыты первым слоем штукатурки. Теперь нужно было наложить последний накрывочный слой в палец толщиной. Прим, один из рабов хозяина, знакомый с техникой фрески, смочил несколько раз оштукатуренные стены.

Для большой фрески пригодна была лишь стена, граничащая с соседней комнатой с дверью в самом углу. Остальные стены с большими окнами и дверью стоило украсить небольшими росписями с цветами. Большая комната в пристройке задумывалась гостиной, но в ней можно было и позавтракать, а соседняя комнатка с одним-единственным окошком в короткой стене, несомненно, должна была стать спальней.

«Это же флигель для Валенса. Пока зять не обзаведется хозяйством, будет жить здесь!» — дошло до Приска, и желание расписывать стены вдруг пропало.

— А что ты будешь рисовать? — услышал он вдруг голос Кориоллы. Гай вздрогнул всем телом. Щеки запылали.

— Э, глянь, он тебя, будто дака, испугался! — засмеялся хозяин.

— Отец! — возмутилась Кориолла.

— Сад буду рисовать… весенний сад… сирень цветущую… — сбиваясь, заговорил Гай.

«И еще девушку, что собирает цветы… она идет, а вокруг нее цветы, цветы…»

Он вдруг подумал, что непременно нарисует девушку со спины, вокруг тела колышется легкая ткань, волосы собраны в простой узел, голова повернута, и зритель видит лишь нежную, согретую румянцем щеку. Каждый может представить любимое лицо…

Или грезить, что за дивная красота от него скрыта.

— Можно мне посмотреть, как ты будешь рисовать? — не унималась Кориолла.

— Конечно, — спешно кивнул Приск.

— Вот же надоеда! — Хозяин изобразил на лице суровость, но губы невольно улыбнулись. — Иди принеси гостю сыра да кусок ветчины, хлеба, вина. Чтобы он тут у нас не голодал.

Девушка мгновенно исчезла.

— Ты, если что, не стесняйся, гони ее на кухню, мне Валенс не простит, если ты у нас отощаешь, — неуклюже пошутил Корнелий.

— А если растолстею?

— Об этом не переживай. Тут у меня одна козочка есть для тебя, вмиг все, что наел, сбросишь.

— Что? — Приск опешил, ему показалось на миг, что хозяин говорит о дочери.

— Девчонку купил по дешевке, два года назад. Тарсой зовут. Уродина была жуткая. А теперь красотулечка, пальчики оближешь. Прислать вечером?

— Нет, не надо… — замотал головой Приск.

— Странный ты, от даровой девки отказываешься, — покачал головой Корнелий. — Если передумаешь, скажи. Я Тарсу рабам не подкладываю. Ну ладно, не буду мешать.

В дверях на отца налетела Кориолла и едва не выронила корзинку с едой.

— Ишь какая скорость. Тебя гонцом надо посылать в легион! — хмыкнул ветеран.

Девушка ничего не ответила, принялась раскладывать еду на металлическом складном столике, какие с собой берут в поход трибуны и легаты.

«Надо же! Она мне серебряный бокал принесла!» — изумился Приск, отхлебывая легкое местное вино, к тому же сильно разбавленное.

— Поешь со мной? — предложил Приск.

Девушка уселась на скамью, отломила кусочек сыра.

— Я хочу тебя нарисовать, — признался Приск. — Только…

Он посмотрел на простую тунику из некрашеной шерсти, в которой Кориолла ходила по дому.

— Только нужно другое платье.

— Какое?

— Хорошо бы оранжевая стола… У тебя нет ничего такого?

— У мамы есть. Я сейчас переоденусь. Мигом!

Прим тем временем уже начал наносить грунт. Гай велел подготовить только центральную часть, справедливо рассчитав, что не успеет расписать по мокрой штукатурке всю стену. Узор по краям и декоративные колонны он нарисует позже. Колонны вообще лучше делать восковыми красками. Пока Кориолла бегала за одеждой, Приск приготовил две обклеенные пергаментом доски, смешал на кусочке мрамора порошки с водой — ровно столько, сколько понадобится для эскиза.

Полузакрыв глаза, Гай смотрел на стену, которую затирал обрезком доски Прим, и уже видел идущую по лугу фигуру. То ли это юная девица, собирающая цветы, то ли Прозерпина, их разбрасывающая.