Тело мое затекло, бинты, хоть и широкие, все сильнее врезались в кожу. Меня кинуло в жар, рана в груди заныла, высверливая тупой дрелью до самого нутра. А в раску-роченном плече тукал, ерзал, толкался, пытаясь выбраться наружу, осколок кости.

Я потерял сознание. Очнулся и понял, что карета «скорой помощи» стоит.

— Его спасем — уже немало, — сказал кому-то акушер. Еще чуть-чуть — и узнаю его голос. — Не зря, значит, рисковали…

— Что за шишка такая? — недоверчивым тоном спросил собеседник. У него был внушительный рокочущий бас. — Министер небось опальный? Али енерал боевой?

— Да ну их к бесу! — воскликнул акушер. — Человек это… хороший. Нужный человек.

— Тады ладно, — с готовностью согласился Басистый. — Схороню. А с девкой что прикажешь?..

— Что, что… Домой отправлю — пусть борщ варит да носки штопает. А там, глядишь, и взаправду понесет. Давно пора, — загоготали оба.

Когда каталку наконец перевернули, меня отвязали и положили на скамью, я обнаружил, что акушер-то мой старый знакомый — отставной подполковник Перышкин. В его бытность штабс-капитаном мы мотались по Каменской губернии, преследуя неуловимого вервольфа. И вот после расстрела штаба Армии Белого Солнца к бодрому отставнику, который недавно обзавелся семьей и переехал в Нарым, заявился кто-то из моих людей и попросил помощи. Так пятидесятилетний Петр Фомич Перышкин вдруг попал в акушеры, а поработать роженицей пришлось его молодой жене.

Отлеживался я в хибаре старого затворника Пантелеймона по кличке Горластый. В наши края его сослали полвека назад — из ополяченной Московии, в недолгое безалаберное царствование Его Величества Гавриила Второго. Было тогда заключено секретное соглашение об обмене ссыльными поселенцами. Это поразительное творение бюрократической мысли доныне никто не отменял, хотя давно оно пылью покрылось да паутиной заросло. За какие именно прегрешения отправили Горластого в тайгу, уже никто не знает. Скорей всего за сектантство. Каждый сибиряк для москалей — сектант, так что всяким там хлыстам и жидовствующим у нас самое место.

Кстати, о Московии. В результате победоносной польской интервенции и разгрома ярославского ополчения Московское царство было упразднено. На его месте Сейм Речи Посполитой учредил наместничество в составе осьмнадца-ти воеводств. Само собой, ляхам было не сожрать столь огромный кусок — подавились. Однако кровь православная текла не ручьями и даже не реками полноводными — море крови было пролито, а слез еще поболе. Стон стоял над раздираемой на части Московией. Татары казанские да астраханские восстали. Крымский хан ударил в подбрюшье Руси, сжег Рязань и Тулу, увел в полон столько землепашцев, что все дороги от Калуги до Бахчисарая были забиты пыльными колоннами.

И тогда уже не в Дикую степь и не к Волге-матушке, а в Сибирь побежали тьмы и тьмы русских людей с Белого моря и берегов Ильменя, из донских степей и приокских пущ. Хоть немало переселенцев пали по дороге от голода и мора, под ножами татей ночных да под стрелами мстительных кочевников-башкирцев, все же половина великороссов постепенно собралась под крылом воеводы Ермака Тимофеевича и его наследников. Собралась и расплодилась, заселяя тучные, не ведавшие плуга степи и кишащие дичью леса.

К двадцатым годам семнадцатого века сложилась на русских землях такая вот печальная картина: Новгород Великий попал под власть шведов, Поморье, отколотое от Москвы и формально ставшее «вольной землей», платило Стокгольму немалую дань. Шведский гарнизон стоял на Соловках, а посольство в Холмогорах больше напоминало военную крепость.

Ляхи с литовцами, прирезав к Речи Посполитой Псков, Смоленск и Курск, посадили на московский престол Лже-дмитрия Третьего и были вполне довольны политикой своего ставленника. Когда «Сидорка» погиб при странных обстоятельствах и в Москве вспыхнул бунт, на ляшских штыках в Кремль въехал новый правитель — князь Вишневецкий. Его участь тоже была плачевной. Жестокого князя привязали за ноги к двум жеребцам и пустили их вскачь.

И только к середине века ляхи наконец вынуждены были отступиться. Земский собор избрал нового царя из знатного боярского рода. Но к тому времени Московское царство превратилось в небольшое государство, зависимое от могущественных соседей. Оно лишилось пограничных земель, многих крепостей, арсеналов и всякого выхода к морю.

Юг и восток Руси, казалось бы навечно закрепленные за Москвой Иоанном Четвертым, тоже были утеряны. Крымский хан, пользуясь поддержкой Порты, наголову разбил донских казаков. Заключив союз с ногайскими и калмыцкими ханами, он вывел свои тумены к Каспию, чтобы поддержать братьев по крови и вере.

Ханов подстегивал и умасливал Стамбул. И пять лет спустя, смирив гордыню и пойдя на взаимные уступки, они наконец съехались в Бахчисарай. Там был подписан договор о создании Татарской конфедерации. Образовался так называемый «зеленый полумесяц», охвативший Мос-ковию с юга и востока. Он окончательно отколол от нее Сибирь, которая к тому времени фактически уже обрела самостоятельность.

Потом Конфедерация не раз пыталась продвинуться на восток, но Уральский Камень так и остался для нее непреодолимым препятствием. Когда Конфедерация распалась (а иначе и быть не могло), молодое сибирское государство могло вздохнуть спокойно. Правда, нападения отдельных татарских князьков, стремительные набеги башкирской конницы продолжались еще долго. Рабы и металл — вот что неудержимо влекло врагов в Сибирь.

Как бы то ни было, на два долгих века Сибирь оказалась отрезанной от христианского мира и ориентировалась исключительно на Восток. Торговля с фаньцами, бухарцами и моголами процветала. Крепла империя, которую по образу и подобию соседей провозгласил правнук Ермака Тимофеевича Ферапонт Крутой после того, как разгромил джунгарские тумены и замирился с неукротимым ханом.

Лишь в начале прошлого века Сибирь заявила о себе на европейской арене, отправив экспедиционный корпус в помощь окруженной врагами Галлии. Первый блин вышел комом, однако сибирские императоры были упорны, и в ходе гражданской войны, охватившей земли Священной Римской Империи, именно сибирские дивизии поддержали миротворческие усилия Венеции. После окончания междоусобицы сибиряки целых десять лет стояли в Вене и Мюнхене. Впрочем, это особая история…

Да, именно Сибирь стала местом консолидации новой русской нации. А надолго утратившая самостоятельность, лишившаяся окраинных земель Белокаменная потеряла всякую надежду стать Третьим Римом. Сейчас католиков и мусульман там много больше, чем православных. И вот уже четвертый век кряду единственное истинно русское государство — наша необъятная Сибирь, протянувшаяся от Камы до Охотского моря, от Ледовитого океана до джунгарских пустынь.

Поразительный бас старика не часто звучал в моей светелке. Пантелеймон, поспешая ввиду скорого наступления зимы, с утра до ночи разъезжал по окрестным лесам, занятый какими-то неотложными делами. Казалось бы, грибы-ягоды заготовлены, дичь и рыба засолена и завялена, травы насушены, настои да настойки по полкам стоят, вызревают. Ледник и кладовые в убогом с виду жилище Горластого ломились от запасов. ан нет, нашлись еще заботы У старика…