страх люди по-разному реагируют. Кто-то просит прощения и обещает исправиться. А кто-то, словно крыса, зажатая в углу, кидается в атаку. — Я тебя не боюсь! Это ты должен бояться меня! Потому что, я вначале отомщу старику, затем по серьезному займусь тобой. Я еще не начинал даже! Ты пожалеешь, что вообще приехал в наш поселок. Понял ты, трупоед чёртов!

— Ванечка, родненький мой, верни Тимошку, Христом богом молю. — Пахомов продолжал стоять на коленях в снегу. В его возрасте — это было чревато большими осложнениями. Я попытался его взять под локоть и помочь подняться, но он решительно отклонил мою помощь. — Он ведь все, что у меня есть. Смилуйся над стариком. Позволь нам мирно дожить свой век на этой земле. Нам обоим не так много-то и осталось.

Губы Подкарытова вновь растянулись в плотоядной ухмылке. В отличие от меня, Пахомов действовал так, как он себе и представлял, задумывая свой подлый поступок. Кот в мешке, обессилев, перестал вырываться и теперь просто жалобно мяукал, уткнувшись мордочкой в ворсистую ткань.

Я был бессилен, понимая, что ничего не могу сделать в данной ситуации. Любая моя попытка погнаться за ним по мосту или же звонок участковому приведет к одному и тому же финалу.

— Федор Дмитриевич попросил у тебя прощения, — заговорил я. — Он выполнил часть уговора. Выполни и ты свою.

— Я с вами, уродами, еще не закончил. Если бы он пришел один, тогда — возможно — этого было бы достаточно. Но, вас двое, а потому я хочу, чтобы и ты исполнил мои требования. — Юнец упивался своей властью над нами. Наверное, он не был счастливее никогда. Даже в детстве. — Итак, трупоед, что ты можешь мне предложить в обмен на этот мешок с подарком?

Он потряс рукой, и Тимофей вновь оживился и принялся вырываться из заточения.

— Могу отдать тебе все свои деньги, — я потянулся за пазуху, чтобы достать кошелек.

— Хорошее предложение, но этого будет мало. Мой товар куда ценнее.

— Могу хоть сегодня покинуть Старые Вязы. Верни кота, и я тут же отправлюсь домой собирать чемоданы.

— О, это хорошее предложение, — закивал Подкорытов, вновь вытерев нос, на этот раз варежкой. — Подумать только, а я уже перестал верить в деда Мороза, а тут столько подарков мне навалило. А еще говорят, что плохих мальчиков ждет один облом. Как раз наоборот.

Он хохотнул, довольный своим остроумием. Пахомов продолжал плакать и стоять на коленях, беспрерывно глядя на мешок, зависший над водой. Я не отводил глаз от злого мальчишки, при этом думая о том — насколько холодна вода. Ведь мне придется в неё прыгать, случись Подкорытову расслабить пальцы.

— Деньги и отъезд самого ненавистного мне человека — это хорошо. Но мне нужно кое-что еще.

— И чего же ты хочешь?

— Говорят, что у вас есть банки с уродцами. Подари мне одну. И пусть там будет что-то на самом деле мерзкое. Младенец. Мозги. Лёгкие. Глаза, на худой конец.

— Ты — больной ублюдок!

— Эй! — заорал он, ткнув в меня пальцем. — Не зли человека, с которым хочешь поладить! Я не больной! У меня просто пытливый ум. Хочу банку с чем-то подобным. Пусть пацаны снова захотят дружить со мной, в надежде взглянуть на мой трофейный экспонат. Из-за твоих слов я стал изгоем. А банка с зародышем снова превратит меня в крутого!

— Я добуду то, чего ты хочешь, — пообещал я. Мне даже стало немного легче на душе, ведь все три его пожелания были, так или иначе, вполне мне по силам. У Селина банку с экспонатом я не стал бы выпрашивать. А вот в закромах Безбородова наверняка бы нашлось что-то интересное. В тот момент я был готов играть по правилам. У меня оставалась надежда, что выполнив уговор, Подкорытов остепенится и перестанет терроризировать Пахомова, Тимофея, да и всех остальных жителей Старых Вязов.

— Прекрасно! — загоготал он, продолжая упиваться властью. — Тогда начнем. Кидай мне свой кошелек.

— Ты его не поймаешь. У тебя рука занята и стоим мы далеко друг от друга.

Подкорытов, шмыгнув и приподняв тыльной стороной ладони шапку с вспотевшего лба, одобрительно закивал. Занеся обратно мешок через перила, он опустил его на перекладину, наступив ногой на горловину. Тимофей, почувствовав опору под ногами, попытался убежать. Мешковина натянулась и заблокировала его попытку к бегству. Освободив обе руки, Подкорытов протянул их вперед.

— Кидай!

Я кинул. Тот прилетел точнёхонько ему в грудь, но прежде чем он успел отскочить, Иван прижал его ладонями к себе. Торопливо открыв кошелек, он осмотрел его содержимое.

— Не густо.

— Там двенадцать с лишним, — заметил я.

— Ладно. Уговор есть уговор. Держите своего кота.

Подкорытов пнул мешок ногой и тот полетел с моста в реку.

— НЕЕЕЕЕТ!!!

Такого жуткого крика я никогда не слышал раньше и молюсь, чтобы больше не услышать его впредь. Пахомов вскочил на ноги и поспешил вниз к реке. В тот же момент, Подкорытов развернулся и побежал прочь на другой берег. Я же остался стоять на месте, разрываемый дилеммой: погнаться за Подкорытовым или же побежать на помощь к Пахомову. А мешок с заточенным Тимофеем на миг всплыл на поверхности, чтобы спустя мгновение, уносимый прочь водой, вновь пропасть из виду.

Мой ступор занял не больше двух-трех секунд. Затем я поспешил следом за Пахомовым, стараясь опередить его в желании броситься в воду. Федор Дмитриевич уже был у ледяной кромки, когда его ноги выпрямились в коленях, и он упал лицом вниз. Его руки не вытянулись вперед, как при обычном падении, оставшись висеть вдоль туловища. Я сразу же осознал, что он не поскользнулся. Дела обстояли куда хуже.

Мне пришлось забыть о спасении кота, шансы, на которые были изначально, не велики, и подбежать к Пахомову. Схватив его за плечо, я повернул его на спину. Зрачки старика закатились за веки, губы посинели, рот скривила гримаса боли. Я торопливо расстегнул верх его куртки — это должно было облегчить ему дыхание, а также позволило мне просунуть руку в его внутренний карман, в поисках принимаемых им таблеток. Те оказались на месте. В то же время, я достал свой телефон и набрал номер местной «Скорой помощи». Те ответили мне только после пятого гудка. Я, не скрывая злости, закричал о необходимости скорейшего их вмешательства, добавив, что человеку плохо, упомянув о вероятности инфаркта. Сунув телефон обратно в карман, я попытался нащупать пульс на сонной артерии старика.

Он не прощупывался.

— Чёрт! Федор Дмитриевич, не сдавайтесь, прошу вас!

Моя просьба осталась без ответа. Лицо становилось