Ката приблизилась к пятидесятилетней женщине, которая уже перестала рыдать, и сменила ей физраствор на «Таксотер».

Таксотер.

Впервые Ката услышала о нем, пока жила в Америке. За несколько лет до того, как они с Тоумасом переселились туда, там бушевали споры между лесозаготовительными предприятиями и экоактивистами, а также между женщинами с раком груди и защитниками болотных сов. Причиной споров был «Таксол», новое лекарство от рака, в несколько раз более действенное, чем старые, и вырабатывавшееся из коры тисовых деревьев, которые растут только в старых лесах на северо-западе США: коры шестисотлетнего дерева хватало на то, чтобы спасти одного больного. Но поскольку на этих деревьях гнездились болотные совы, их потомство оказалось под угрозой. Экоактивисты выступали в защиту сов, а в качестве запасного аргумента выдвигали «эстетические» переживания, доступные только в старых, девственных лесах – каковые леса было необходимо сохранить, несмотря ни на что. Лесозаготовительные предприятия, напротив, подчеркивали необходимость вырубки реликтовых лесов для производства высококлассных музыкальных инструментов и мебели: древесина в них была более гладкая и менее узловатая, чем в более молодых. И, наконец, онкологи настаивали на том, чтобы их интересы учитывались всесторонне и безотлагательно, дабы они могли спасти своих пациентов.

Этот клубок распутался сам собой, когда «Таксол» заменили на «Таксотер» – еще более сильный препарат, получаемый из листвы этих деревьев, так что их стало можно быстро выращивать в теплицах. Ката вспоминала, как при мысли обо всем этом у нее шла кругом голова – как же много в жизни было предметов для спора и неоднозначных этических вопросов. Совы против женщин, обреченных на смерть? Еще более качественные скрипки против еще более эстетичных прогулок по девственному лесу? А может, она сразу почуяла, что что-то было не так в самой предпосылке этого спора, который, кажется, в итоге вылился в разделение участников на лагеря по принципу «хорошие – плохие»…

Ката вышла за замороженными перчатками для женщины с «Таксотером». Холод от перчаток замедлял приток крови к пальцам и таким образом не давал препарату въедаться в ногти. У половины пациентов из-за действия препарата развивался онихолизис: ногти становились ломкими, меняли цвет, а иногда воспалялись и отслаивались. Первым, что Ката увидела, начав работать в этом отделении, была пожилая женщина на «Таксотере», которая жаловалась, что у нее чешутся ногти; а когда она потянула один из них, он оторвался, и под ним показалось мясо: красно-желтое, воспаленное, блестящее. Кате велели (хотя ей совсем не хотелось) вылущивать эти ногти, чтобы пальцы можно было продезинфицировать и обернуть марлей. Запах, исходивший от мяса, напоминал подогретые отбросы, и запал ей в душу глубже и резче, чем даже запах покойника.

Когда в этом мире требуется занять какую-то позицию – бывают ли методы лучше, чем разделять все на «хорошее» и «плохое»? Разве нельзя сказать, что большинство вещей одновременно и хорошие, и плохие? Вот, например, «Таксотер» – ангел, который летает как сова, пахнет как отбросы и спасает жизни миллионам женщин?

* * *

Под вечер по дороге из больницы Ката попыталась позвонить Соулей, но у той по-прежнему был отключен телефон. О ней уже двое суток как ничего не было слышно. Такое случалось не впервые, однако Ката забеспокоилась. Накануне вечером она прошлась по барам, в которых любила бывать Соулей, когда вообще выходила из дому, – но там никто ее не видел и ничего о ней не знал.

Ката припарковала машину перед своим домом. Заглушив двигатель, она сидела неподвижно и смотрела в зеркала – нет ли на улице какого-нибудь движения – или на окна собственной квартиры. По тротуару прошли ее соседи по дому и вроде бы не заметили ее. Остановились в саду друг напротив друга – и муж, и жена держали спину прямо, но муж не совсем твердо стоял на ногах и казался пьяным. После недолгого разговора жена начала орать на него, при этом не махая руками и не двигая туловищем, – а потом взбежала по ступенькам крыльца в дом.

52

Это было в старом учебнике химии, явно одном из тех, что ее заставлял читать отец, хотя она была еще слишком мала, чтобы интересоваться такими вещами, – про атомы и электроны, исчезающе малое ядро и скорость как основу любой материи. В качестве объяснения там приводился пример о мячике, облетающем вокруг Земли: пока он двигался не очень быстро, было видно, что по небу летит мячик, и ты думал: «Ага! Вот мячик полетел!» – а потом скорость увеличивалась все больше и больше, до тех пор, пока не становилась такой, что стоило мячику исчезнуть справа, как он появлялся слева, и, в конце концов, становился как бы уже и не мячиком, а – чем?

Поясом вокруг Земли!

Но тогда основой этого пояса была уже не материя (как и в любом другом предмете), а скорость. Человеческие тела принимали размер и форму в силу скорости, а значит, все разговоры о покое и движении были во всех отношениях субъективными, что Ката постепенно начала понимать все лучше и лучше, – а если б не скорость, то мир не был бы видим.

Ката оттолкнулась от бортика и проплыла последние 50 метров на спине. Иногда в последнее время, когда она двигалась, все как будто замедляло ход или движение шло навстречу другому движению. Скорость в ее жизни стала другой.

Только скорость.

Она добралась до бортика в мелком конце бассейна и встала. Тело гудело от усталости, но все же ей ни на миг не удавалось отключить свои мысли. Однако Ката не сдалась и погрузилась в большой бассейн с массажными приспособлениями, а потом – в первый бассейн с горячей водой, а потом – во второй, в третий, четвертый; и там ей наконец удалось прогнать усталость из мышц.

Человек, который сидел на верху трибуны и наблюдал за ней, исчез. Он был в пальто, застегнутом до ворота, и в темных очках, так что лицо было видно плохо. Этот человек появился на трибуне через несколько минут после того, как Ката начала плавать, и она ощутила на себе его взгляд и молчаливую ненависть, словно разливавшуюся от него волнами по всему бассейну. А может, это так только казалось… Что-то в его повадке было знакомое, но, по крайней мере, Бьёртна она исключала: тот человек был слишком мал, да и ненависть у него была слабее, чем та, которую излучал Бьёртн, – у нее была меньше скорость.

Ката решила не ходить в сауну, а направилась прямиком в душевую – принять душ и одеться. Первое, что она увидела, когда вошла туда, был коричневый конверт, заткнутый в щель в ее шкафчике. На нем было написано ее имя. Как и обычно в это время дня, она была в душевой одна – и поторопилась вскрыть конверт. В нем лежала черно-белая фотография двух человек возле дома. Ката рассмотрела фотографию получше и увидела, что один из этих людей – она сама, а второй – Соулей с рюкзаком в руке. Если Ката не ошибалась, они были засняты в районе Бустадир в тот вечер, когда погиб Гардар: позади них была дверь в его квартиру.

Внутри шкафчика зазвонил ее телефон. Она поспешила открыть, нашла телефон в кармане куртки и увидела на экране имя Соулей. Ката ответила на вызов, но ничего не сказала. В телефоне мужской голос спросил, не разыскивает ли она свою подругу.