мне и с облегчением сощурил глаза. «Я делал в жизни много плохого, но на такое я не способен», – читалось на его лице. – Я к этому не причастен. И Джером тоже. Как и тот полицейский, что был в ту ночь с нами в подвале. Все действительно указывает на самоубийство. Ты должна мне поверить. – Отец улыбнулся приторно-сладко и добавил заискивающим тоном: – И с вечеринками мы тоже покончили. Это была ужасная ошибка. Джером вычистил весь подвал.

Частичка меня очень захотела поверить отцу, и я возненавидела себя за это. Похоже, он почувствовал мои колебания и выпрямился во весь рост, вмиг вернул манеры и тон влиятельного окружного прокурора.

– Я остаюсь твоим отцом, Хизер. Да, я не совершенен, но я на стороне добра. И не враг тебе, дочка. Как там у вас говорится? Я один из хороших парней.

Хороший парень. Славный малый. Ант тоже считал себя таковым…

– А Бренда? Бет?

Лицо отца помрачнело.

– Сначала мы думали, что Элизабет Маккейн подалась куда-то из города, решила попутешествовать автостопом, но рано или поздно вернется. Но теперь, после убийства Бренды, мы полагаем, что это Эд похитил Бет и расправился с твоей подругой. Возможно, Бет еще жива. Найдем Эда, найдем и Бет.

Я вскинула голову:

– Если вы так считаете, то почему хотели выдворить Эда из города?

Отец отвел глаза.

И у меня в голове завертелся калейдоскоп из слов и образов; они завихрились, наталкиваясь друг на друга, а потом вдруг сцепились, слились в одно целое, оформились в ужасную правду: «Они и не думали выдворять Эда». Это был еще один обман; отец сказал мне так, чтобы направить по ложному следу. Им легче было записать Элизабет в беглянки, чем рисковать своей репутацией. А она могла пошатнуться, открой они всю правду о Морин, о том, чем она занималась до гибели. Но теперь, после убийства Бренды, они больше не могли закрывать на все глаза. Бездействие тоже угрожало их положению.

Именно в этот момент я осознала суровую правду жизни: люди, наделенные властью, становились в разы снисходительнее к самим себе и заботились в первую очередь о собственном благополучии.

А мы – девчонки из Пэнтауна – были предоставлены самим себе.

Глава 48

На следующий день, в метании между предательством отца и неопределенностью с мамой, я решила опять отвезти Джуни к Клоду или Либби. Сестра закатила истерику. Она просила, молила, шипела, огрызалась, даже пустила слезу. В конечном итоге Джуни поклялась, что не выйдет из дома и никому не откроет дверь. И я сдалась, разрешила ей «зависнуть» в собственном доме на целый день. Я понимала ее потребность в привычном времяпрепровождении, в родных стенах. Ей действительно было хорошо в гостях, но дома, как говорится, лучше. А мне не терпелось сбежать оттуда. Мысль о том, чтобы сидеть и думать, что Морин и Бренда больше никогда мне не позвонят и не постучатся в нашу дверь, приводила меня в ужас, вызывала такой внутренний трепет, словно некая темная сущность могла в любой момент выползти из-под моей кровати и схватить меня за лодыжки.

Минувшей ночью, под конец нашего разговора, отец поклялся, что будет сутками работать, приложит все усилия, чтобы найти Элизабет Маккейн.

Но что с того? Он мог сказать мне, что вода мокрая, а я бы все равно не поверила.

А отец… Он оставил меня в твердой уверенности: мы начинаем все с чистого листа: мы все обсудили, он попросил прощения за то, что домогался Морин и других девушек, и теперь мы будем делать вид, как будто ничего этого никогда не было.

Потому что именно так мы всегда поступали в Пэнтауне.

По крайней мере, привыкли поступать.

Но я больше не желала быть частью этого лживого мира.

И, слушая нытье Джуни из-за того, что ее снова «заставляли» идти к Клоду или Либби, я поняла: раз я отказалась жить по правилам Пэнтауна, то первым делом мне следовало пересмотреть отношения с младшей сестрой. Точнее, свое обхождение с ней. Джуни было почти тринадцать. Как бы мне ни хотелось защитить сестренку от внешнего мира, пришла пора перестать опекать ее как маленькую, несмышленую девчушку. Вот почему я уступила. И хотя слова дались мне с трудом, сказала Джуни: «Хорошо. Можешь остаться дома, но с одним условием – никому не открывать дверь».

Сестра так обрадовалась, что чуть не задушила меня в объятиях.

Не будучи до конца уверенной в правильности своего решения, я поехала на велосипеде на работу. И пока я крутила педали, сомнения продолжали смущать меня. Сама-то я стала меняться, но это не значило, что остальной мир, другие люди тоже изменились. С другой стороны, Джуни была уже достаточно взрослой, чтобы оставаться дома одной. Разве не так?

Приехав на место, я обнаружила в кулинарии вместо Рикки нашего шефа. Низкорослый, нервозный мужчина в круглых очках, он управлял всем «Городом покупателей Зайре». Так что мы видели его довольно редко, за исключением тех случаев, когда возникали проблемы или ему приходилось замещать кого-либо из работников. Как сейчас.

– Где Рикки? – поинтересовалась я, надевая фартук и надеясь на однозначный ответ: «Арестован».

– Кто бы знал, – пожал плечами мистер Салливан, сосредоточив все внимание на ручках фритюрницы. – Я искренне сожалею о том, что случилось с твоими подругами. Я хочу сказать… если хочешь, можешь взять недельный отпуск.

– Спасибо, но я поработаю… А Клод пришел?

– Нет, – ответил мистер Салливан, уже возясь с дисплеем морозильной камеры.

Но рано или поздно ему пришлось бы взглянуть на меня – девушку, у которой умерли две лучшие подруги, мать угодила в больницу, а отец оказался извращенцем.

Мне вдруг очень захотелось, чтобы он на меня посмотрел.

Как будто, не сделай он этого, я бы исчезла, вычеркнутая из жизни, – как рисованный персонаж мультика, которого стирает серо-розовым ластиком большая рисованная рука. Резкими движениями, снизу вверх, от пят до головы. Раз на меня не смотрели, раз меня в упор не видели, значит, скоро от меня не осталось бы даже тени. Одни серые и розовые крошки, прежде бывшие мной.

– Я Клоду тоже предложил взять на недельку отпуск, и он согласился, – продолжил мистер Салливан, все же покосившись на меня как-то странно. – Он выйдет на работу в следующий понедельник.

***

Рабочий ритм меня немного успокоил. Клиентов было неожиданно много, даже для жаркого летнего дня. А по тому, как на меня поглядывали люди и потом резко отворачивались к окну, отделявшему кухню от прилавка, я поняла: слухи