от наказания. По этой причине он не спешил выставлять на обозрение судей результат своего расследования. Он не палач. Он никого не отправил бы на плаху без веской причины. С приезжими Хуарес практиковал «закон бегства». Идеальную проверку. Под предлогом ночного патруля он отзывал охрану из камеры с задержанными, давая тем явную возможность сбежать. Если они невиновны, то предпочтут остаться в тюрьме. Если же они виноваты, то попытаются сбежать. Высунув морду наружу, они встретят поджидающую их расстрельную команду, которая моментально их ликвидирует. Инспектор Хуарес хвастался своей деловитостью.

Глава XXVIII

Случаю было угодно, чтобы эта книга закончилась на двадцать восьмой главе. Данное обстоятельство наводит меня на размышления о закономерности совпадений. На молодежном сленге моей поры под выражением «позиция двадцать восемь» понималась оргия с участием группы мужчин и всего одной женщины. Так и представляется бездомная сучка в окружении своры кобелей. Среди подростков существовал жестокий по своей сути обычай: бандой они выходили на улицу и знакомились – при обоюдном согласии или без него – с легко доступной девушкой или проституткой, после чего овладевали ею по очереди, словно были агрессивным, враждебным и развратным стадом.

Я рассказал об этом ритуале, потому что чувствую себя сволочью. Раскрыв вам самые интимные подробности из жизни Хулии, я как будто отдал свою возлюбленную шайке мерзавцев, чтобы они практиковали с ней позицию двадцать восемь. Я подлец. Я выставил ее вам на обозрение. Раздвинул ее ноги, чтобы вы насладились видом ее розового ущелья. А ведь бедняжка мертва, она не в состоянии натянуть даже набедренную повязку. Я раскаиваюсь в том, что прилюдно ворошил ее грязное белье. Однако в то же время, думаю, это было неизбежно. Только так она остается живой. Всмотревшись в дело под таким углом, читатели почувствуют себя защитниками дьявола, которым представлен кандидат на канонизацию святого. Получите ваши роли. Я возлагаю на вас обязанность раздеть ее, осмотреть тело на предмет гниения, наличия следов анестезии и знаков святости.

В этот момент из-под каретки моей пишущей машинки должен бы родиться печальный афоризм, задающий отрывку тон, подобающий трауру по Хулии. Кстати было бы рассказать читателям и о панихиде на девятый день после похорон, службах по прошествии месяца, двух и так далее. Однако мне не удается подстроиться со своей гитарой под ритм похоронного шествия. В самый раз было бы признаться, что после смерти Хулии моя жизнь пошла под откос, рухнула, как подстреленный мул. Но скажи я это, я бы вам соврал. С исчезновением Хулии я обрел вместе с болью спокойствие. Что не означает безразличия, оно означает, что после ее смерти в моей душе настала суровая зима, сковавшая источники сил и разукрасившая их в ледяную лазурь, цвет зрелости и смирения. Сейчас моя жизнь полна ее оттенков. Порой мне хочется, чтобы краски сгустились, напитались слезами плакальщиц, поскольку привидения, как ни обидно, питаются нашим горем. Печаль проходит, и наши призраки покидают мир живых.

Вы ошибаетесь, если думаете, что я ее разлюбил. Я люблю ее, пусть моя страсть – затупившийся бур, и он никогда не пробьет мрамор, в который она заточена. Я представляю, как она гуляет по просторам, где нет ни звука, ни света, ни осязаемых форм и куда никогда не долетят мои слова.

Мои чувства к Хулии находили выражение в странных поступках, на которые меня толкали смутные импульсы. Они, например, побуждали меня выяснить, от чего они с Григотой умерли. Я как будто повиновался стрелке вынутого из кармана компаса, указывавшего, куда направлялась и где находилась Хулия. Иногда мне удавалось отыскать ее след, иногда я переставал слышать ее голос. Однако мои паранормальные ощущения не мешали мне брести по жизни дальше. В то время я реализовывал проекты и выделывал такие трюки, которые прежде казались мне невозможными.

Одним из моих достижений той поры была первая персональная фотовыставка. Она прошла в доме культуры. Ира с помощью мэра получила разрешение устроить ее в одном из помещений. Патрокл, в свою очередь, с великим нежеланием оплатил печать фотографий, рамки, приглашения, изготовление афиш и программок.

Я расхохотался, увидев свое имя на афише: «Хонас Ларрива. Портреты. Экспрессия и гуманизм». Я перечитал объявление, не веря своим глазам. Это не мое имя, а лишь омоним, фотографии сделаны другим человеком. К тому времени из моей памяти стерлись годы блужданий с прижатым к груди «Никоном», бессонные ночи выуживания лучших кадров из ворохов снимков. Бессонными ночами я работал более тщательно, чем старатель, моющий золото в заброшенной реке. Затем днями напролет упражнялся в алхимии, закрывшись в темной комнате. Результат – галерея портретов. Я решил не выставлять натюрморты, пейзажи или абстрактные зарисовки, ограничившись людьми. Развесил гроздья лиц со всевозможными выражениями: строгие, улыбчивые, загадочные, жадные, сладострастные, глупые, дикие. Я хотел, чтобы мои творения не позволили скользящим по ним взглядам подвергнуть себя насилию без борьбы, чтобы они поиздевались над посетителями, повыли на них, отхватили им зубами мочки ушей. Одни спокойные, другие свирепые – группа моих портретов образовывала первобытное племя. В галерее они, к моему сожалению, выглядели более цивилизованно, чем в студии. Развесив работы в салоне для публики, я их одомашнил. Я позволил обескровить их рамками, подгонкой, нумерацией, наименованиями и оценкой стоимости. Мое собственное имя, красовавшееся на плакате у входа, напечатанное на каждом приглашении и в каждой программке, превращалось в кастрированное слово, как молоко «Клим», «Кока-кола» или прокладки «Модесс». После выставки мне была уготована прямая дорога в супермаркет, где меня, пастеризованного, проспиртованного и с ярлыком, поместят в витрину.

Выставка прошла с успехом. Записям в гостевой книге не было конца. У меня заслезились глаза при попытке подсчитать их количество. В течение двух недель любопытные раскрывали рты, стоя напротив моих творений. Те, что посмелее, подходили ко мне с поздравлениями. Я выслушивал советы: дельные и дурацкие, от художников и людей с дурным вкусом, покровительственные, авторитарные, наивные. Лучший из них: темой следующих работ должна быть женская нагота, ничто не привлекает публику так, как аппетитный женский зад. Над этим предложением я до сих пор думаю.

Выставка прошла с успехом. Однако я не продал ни одной фотографии. Само по себе отсутствие желающих купить что-либо не огорчило меня. Нам, новичкам, тяжело расставаться с первыми работами. Коммерческая неудача предприятия встревожила бы меня меньше, если бы Талию из-за моего провала не мучила головная боль. Она была весьма обеспокоена. Причина: в доме нет места для складирования кучи портретов в рамках. Уверен, будь Талия смелее, она сожгла