только созерцание – это эгоизм, особенно в период военного кризиса. Поймал себя на том, что поддерживаю Д. Какой у меня мотив?

Вторая стража: секс, секс, секс. «Ищешь Бога – смотри там, где ты его потерял». Экхарт[110].

Августус: «Бог – не Предвечный, что за неудачная формулировка из Ветхого Завета! Это мы ничтожные, потрепанные, ветхие днями. Лишь Он один молод. Эта потрясающая мгновенная осознанность…»

И так далее, и тому подобное… Единственное, чем эта записная книжка значима, так это тем, что Аланна с Ди-Анной упоминаются в ней лишь раз. И хотя девочки все время были с нами, никто не ждал от них неукоснительного соблюдения графика – слишком малы для этого, – зато они здорово помогали с готовкой и по хозяйству, были очень полезны и милы.

Впрочем, имелась веская причина, по которой я их игнорировал. Не хотел признаваться себе в том, что знаю о происходящем между Ди-Анной и Полом.

Вряд ли большинство членов группы это заметили: Пол много времени наедине с Ди-Анной не проводил. Вместе они бывали главным образом днем, когда почти никто не хотел выходить наружу из-за жары. От Форда Пол узнал, что близ подножья холмов лежит ранчо, где дают напрокат лошадей. Но когда Пол ездил кататься верхом, он брал с собой обеих девочек, а на прогулке их сопровождал конюх. Потом, когда жара спадала, Пол с девочками купались в озере, однако при этом обычно присутствовали и другие взрослые.

Ближе к вечеру воскресенья, нашего пятого дня в Юрике, миссис Свендсон с девочками и мы с Полом пошли купаться. Аланна с матерью первыми вернулись к себе в хижину переодеться; я же сказал им, что останусь искупнуться еще разок, потом – что передумал, и оставил Пола с Ди-Анной на пляже одних. Когда я в хижине, которую мы делили с Полом, снял плавки и обтирался полотенцем, снаружи послышались шаги. Наша хижина стояла чуть в стороне от остальных, и если встать у южной стены, то тебя будет видно отовсюду. К южной-то стене шаги и приблизились. Разговоров слышно не было, только бурное дыхание да хихиканье, а потом и шлепок ладони по обнаженной плоти. Я тихонько приблизился к окошку и выглянул наружу. Пол с Ди-Анной, все еще в купальных костюмах, смеялись и боролись. Правда, вид у Пола игривым мне не показался: в глазах пристальный взгляд, каким кошка наблюдает за птичкой, губы сжаты в тонкую линию.

Пол вдруг обернулся в сторону окошка – надо же, какая бдительность! – и заметил меня. Тотчас же прекратил эту притворную драку, шлепнул Ди-Анну пониже спины – походя, как делают родители, – и бегом вернулся в хижину, захлопнув за собой дверь.

– Боже, – воскликнул он, быстро садясь на кровать, – вот ведь треклятый ребенок! Знаешь, что она сейчас за номер выкинула? Лапала меня!

– Вот черт!

– Она постоянно так делает… Говорю тебе, Крис, если ее немедленно не увезут отсюда, быть беде. Просто больше не могу этого выносить… Я вчера оказался с Ди-Анной наедине у них в хижине. Вообще-то, это она пригласила меня войти. Как раз заправляла постели. Начала валять дурака, мы стали бороться, и я повалил ее на кровать. Моргнуть не успел, как оказался сверху. Сам не знаю, как выдержал. Только волевым усилием перекатился и встал с кровати. А Ди-Анна знаешь что? Смотрит на меня с таким стервозно-невинным видом и говорит: «В чем дело? Бороться не любишь? Я вот люблю!» Само собой, она следила за мной, проверяла, как далеко может зайти. «Только маме не понравится, – сказала, – если она нас застанет». Ди-Анна вынуждала меня признать, что я понимаю, о чем она, но я сказал просто, продолжая смотреть на нее: «Если твоей маме это не нравится, то и заниматься этим не следует, так?» И знаешь, что эта мелкая вероломная сучка мне ответила? «Можно пойти туда, где нас никто не увидит. Например, дальше вглубь пляжа. Тогда займемся этим как следует». – «Что значит – как следует?» – спросил я. А она ответила: «Умастим друг друга маслом с головы до ног». Потом она как-то так хихикнула и добавила: «Знаешь, что однажды сказала про тебя Аланна? Она сказала, что ты прекрасен». Я поинтересовался: «А ты? Считаешь меня прекрасным?» Она лишь захохотала: «Парни не прекрасны, дурачок!» – и призналась: «Но Аланне ты все равно больше не нравишься». «О, – протянул я, – правда? Она не сказала почему?» Ди-Анна ответила: «Она говорит, что мне нельзя оставаться наедине с тобой. Ты можешь навредить мне – невольно, конечно же». Тогда я спросил: «Навредить тебе, если бы мы боролись? Так, как ты хочешь?» Она снова рассмеялась: «Конечно, нет! Аланна глупенькая. Причем здесь вред? Это же просто игра. И я знаю, что ты будешь аккуратен, ведь ты парень большой и сильный». А потом… Крис, ты в жизни не догадаешься, что она сказала потом! «К тому же, – сказала она, – я не стану возражать, если ты все же навредишь мне, совсем чуть-чуть. Не стану возражать, даже если нос мне расквасишь». Чистая правда! Вот я и спрашиваю, как мне быть? Если это будет продолжаться, то, увы, я за себя не отвечаю.

Меня разбирал смех. Я делал вид, будто не верю словам Пола, хотя понимал: сколько бы он ни сгущал краски, в целом ситуация именно так и обстоит. И это было очень опасно. Признавать же не хотелось того, что я втайне желаю обострения.

Стоило же перечитать свои записки о духовных поисках и угрызениях совести, вспомнить, как я на самом деле себя вел, и осталось только подивиться. Часть меня – большая часть – и правда приехала в Юрику с серьезными намерениями воспользоваться «ретритом» и укрепить самодисциплину. В то же время другая часть меня вела себя как старый извращенец-вуайерист! В тот день я намеренно оставил Пола наедине с Ди-Анной на пляже! А слушая рассказ Пола, даже не пытался привести друга в чувство. Я, вообще-то, выгораживал его! Однажды я солгал Августусу, якобы мы с Полом едем кое-куда на машине, тогда как сам одолжил авто Полу, чтобы он отвез Ди-Анну покататься на лошадях. Полу я, разумеется, в обмане не признался.

Неужто я совсем выжил из ума? Что стало бы со мной, попади Пол в аварию? Я все больше и больше полагался на него. Бросил вызов Ронни и всему миру циников, поставив на Пола свою веру. Его провал будет означать и мою неудачу.

Нет, это не безумие. Не вуайеризм. Это даже не обыкновенная шалость. Это самый натуральный путч. Часть меня – небольшая, конечно же, зато отчаянная и довольно безжалостная – стремилась вызвать скандал, в котором нынешняя моя жизнь закончится. Это меньшинство не знало, да и