Августус одевался преувеличенно щегольски. В Лос-Анджелесе, на родине повседневной одежды для мужчин, он естественным образом переключился на преувеличенность в противоположном направлении. Однако Пола мне убедить не удалось, и как-то при случае, когда Августус встретил нас в грубо заштопанной рубашке и джинсах с размочаленными краями штанин, Пол насколько мог медленно протянул:

– Давай признаем, Августус, что стиль Робинзона Крузо – это не твое.

Августус рассмеялся, но мне показалось, что замечание его слегка задело. Когда мы вернулись в дом, он ответил на вызов, демонстративно переодевшись в пиджак поприличнее.

Несколько раз мы выезжали на «церковные пикники» (термин Пола). Бенбери и Уилрайты устраивали их в одном из местных каньонов, главным образом для того, чтобы послушать Августуса. Ели мимоходом и с виноватым видом, потому что еда отвлекала.

– Мне еще чуточку вот этого, – говорил Иэн, как бы прося добавки, тогда как на самом деле хотел, чтобы Августус пояснил тот или иной момент в своем дискурсе. Время от времени мы коллективно – или же только некоторые из нас – погружались в тишину, чтобы поразмыслить над его словами. У меня до сих пор хранится снимок, на котором трое из нас как раз этим и занимаются: Дейв спрятал лицо в руки, его словно мутит от морской болезни; Иэн хмурится, как от желудочных спазмов, а доктор-квакер из Пасадены по имени Пэт Чанс отчаянно пялится вдаль, как потерпевший кораблекрушение – в ожидании паруса.

К несчастью, у меня нет снимков Аланны и Ди-Анны Свендсон – сестер и единственных по-настоящему молодых членов группы. Взяли девочек не потому, что их мать принадлежала к конгрегации Иэна и была последователем самого Августуса. Просто Августус обратился к их матери с просьбой приводить детей на встречи, с возбуждением намекая, что углядел в них «нечто».

– Это только вероятность, учтите, в подобных случаях рано даже предполагать, но такой тип детей, пожалуй, самый редкий и загадочный из всех. Моцарт сочинял музыку уже в возрасте пяти лет. В очень, очень редких случаях и правда рождаются духовные гении, будущие святые Бонавентуры и Шивананды, которые, похоже, уже пришли к «этому самому» почти что без борьбы.

Вряд ли даже предвзятый материнский разум миссис Свендсон принял бы такие речи буквально. Августус романтизировал, что водилось за ним нередко, однако в этих девочках действительно угадывалось нечто волшебно-милое: по-скандинавски белокурые, с чудесно бледной медово-золотистой кожей. Аланна была прекраснее и женственнее; ей почти сравнялось четырнадцать. Ди-Анне было двенадцать, и она пока оставалась ребенком или юным животным. Глядя на ее лицо, когда она сидела по-турецки и слушала Августуса, я отчего-то представлял себе северного оленя посреди далекой тундры, который стоит неподвижно и всегда начеку, прислушивается в отблесках северного сияния… Ди-Анна! Как можно было назвать волшебного северного олененка таким ужасным именем?

На одном из пикников, когда Августус убедительней обычного говорил о том, что жизнь только тогда имеет смысл, когда мы ищем «это самое», Аланна вдруг воскликнула с трогательным изумлением, почти негодующе:

– Если это правда так, зачем думать о чем-то еще?

Мы все притихли, и только Августус ахнул, словно при нем сорвали наконец-таки духовный джекпот.

Позднее, когда мы ехали домой, Пол пробормотал:

– Боже, эта девочка меня заводит!

– Аланна? Честное слово, Пол, как ты мог положить глаз на такую кроху?

– Черт, нет, я про Ди-Анну. Как она сидит, раздвинув ноги, когда знает, что я смотрю на нее. И ведь сама же видит, что заводит меня, маленькая стерва… Ты мне не веришь, да?

– Ну, мне кажется, ты любишь такое придумывать.

– Пари?

– Я, конечно, знаю, то есть читал, что некоторые детки рано созревают. Но Ди-Анна… А вообще, почему нет? Она очень увлечена Августусом, упорно продвигается к «этому самому».

– Ну даешь, Крис, а еще романист! Разве не видишь, что она такая сексуальная только потому, что она такая, какая есть? Или в чем, по-твоему, «это самое» состоит?

– Ты сам не устаешь повторять мне, что ни Августус, ни остальные рылом не вышли. Определись, дружище!

– Как ты не видишь, что планку им не взять именно по этой причине? Вот Ди-Анне однажды это удастся, возможно.

– Ну и молодец… А теперь ты послушай меня: если увижу, как ты волочишься за этой девицей, то нашему соглашению да и всему остальному конец, понял? Не собираюсь я больше поддерживать это баламутство. Мне, вообще-то, и самому тяжело марку держать.

Пол усмехнулся.

– Придется тебе караулить меня, голуба. – И он принялся мечтательно напевать: – Тот, кто присмотрит за мной…[105]

– Ну и гад же ты! Ты хоть понимаешь, что творишь? Медленно, но верно делаешь из меня ревнивого муженька.

Пол ничего не ответил, продолжая усмехаться. Разумеется, он отлично знал, что творит. То же самое он наверняка проделывал со всеми своими любовниками – мужчинами ли, женщинами, неважно, – неизменно умудряясь сохранить за собой роль женщины. Ту же игру он мог затеять и со мной, ведь мы были связаны. Не сексом, но деньгами, которые я ему дал. Боже, эти узы – коварный плющ! Я искренне говорил, что мой поступок честен и без подвоха, однако подвох все же нашелся. Он всегда найдется… Я уже исподволь следил за Полом, как он тратит мои десять тысяч долларов. Расточительность, когда он заказал в нашу квартиру Пикассо, потрясла меня. А на днях он пошил себе новенькие туфли… Я следил, считал и сам же мучился угрызениями совести.

Продюсера одного из фильмов, над которыми я работал, звали Лестер Летц. С тех пор, как я покинул студию, только он да его супруга поддерживали со мной связь; и то главным образом потому, что миссис Летц прочла книги Августуса и посещала все его лекции. Она все названивала мне и приглашала на ужин, а я все отказывался, пока она не затянула гайки: мол, она в курсе того, что я вегетарианец, как и мистер Парр, вот и сама решила отказаться от мяса. Пообещала стопроцентно вегетарианский стол. Пришлось принять ее приглашение.

Когда я приехал к Летцам, оказалось, что это обычный голливудский трюк: они закатили вечеринку на двадцать человек. Среди гостей был Ронни. Мне он удивился не меньше, чем я ему, но вместе с тем он прямо загорелся: почуял во мне жертву.

Сидя за столом и уминая овощи, в окружении пьяниц и мясоедов, я весь ужин ощущал на себе его насмешливый взгляд. После ужина Ронни припер меня к стенке.

– Вот уж не думал встретить тебя здесь, Кристофер! Значит, ты все же выходишь в свет без няньки!

– Да и ты, смотрю, тоже… Где Рути?

– Вернулась на Восточное побережье. Дом продали… Ну ладно, дорогой, тебе наверняка будет занятно узнать, что скоро мне идти в армию.

– Плохо дело.

– Очень плохо. Настроение у меня определенно не героическое. Я любым способом готов отвертеться от