— Сейчас узнаем, — сказал Турецкий.

— Ну живодеры! — сказал Данилов. — Пропади­те вы пропадом, голова кружится!

— «Голова обмотана, кровь на рукаве, след кро­вавый тянется по сырой траве», — пропел Турецкий и что есть силы махнул рукой, забрызгав и карту города, и голубое покрывало на койке. А затем щедро окропил голову и лицо. Получилось вполне натурально. Он, кажется, и не пожалел себя, и не переборщил. Кровушки было предостаточно.

И неожиданно он почувствовал дурноту и сла­бость в ногах, и руки задрожали предательски: он вдруг понял, что пять минут назад мог быть убит наповал и жив сейчас только по чистой случай­ности.

— Вот что, Миша, — сказал он, жадно глотнув воздуха. — Сообщи о случившемся в городскую ад­министрацию и в секретариат Платова. А теперь выбегайте в коридор, кричите, сзывайте народ, а я падаю замертво. Никого, кроме следственно-опера­тивной группы и медиков, не впускать! Как у меня с цветом лица?

Данилов взглянул критически. И прежде чем вы­бежать из номера, иронически улыбнулся:

— По-моему, подходяще.

Турецкий крякнул и, с силой отшвырнув ногой стул, который перевернулся и отлетел в угол, раски­нулся на полу в ожидании своих спасителей.

В понедельник двадцатого апреля в десять часов утра начальник МУРа Вячеслав Иванович Грязнов явился к заместителю министра внутренних дел по кадрам, имея на руках рапорт с просьбой об уволь­нении с занимаемой должности: всегда лучше само­му рулить, опережая события и чужие инициативы. Однако на сей раз обойти противников на вороных не удалось. Тем же числом было датировано уже поступившее часом раньше распоряжение и. о. ми­нистра внутренних дел об отстранении Грязнова от

обязанностей начальника Московского уголовного розыска в связи с превышением им служебных пол­номочий и о переводе его в резерв Управления кад­ров МВД.

Просто удивительно, как у этого бесцветного че­ловека поднялась рука подмахнуть такой документ! Видно, и его маленько потрясли, а он, этот регент на министерстве, отлично понимая свое место и то, что он фигура сугубо временная и разменная, кочев­ряжиться не стал. Ну, Грязнов так Грязнов... Был Грязнов — и нету! Подмахнул не глядя. И с плеч долой.

Остаток дня был угрохан на разные бюрократи­ческие закавыки, сдачу дел, оформление бумаг и прочее канцелярское занудство. Торжественных прощаний устраивать не стали, сочли излишним. При той чехарде, что творилась тут уже не один год, легко было предположить в недалеком будущем торжественную встречу. Так что обошлись без теат­ра абсурда. Посидели, уговорили бутылочку с Яков­левым, Шибановым и лучшими операми и разбежа­лись.

Особой обиды Грязнов не чувствовал. Все это было, коли разобраться, в порядке вещей, обидно было только за те неимоверные, нечеловеческие усилия, что пришлось им всем затратить, работая по делу Горланова. У бедняги Сизифа, наверное, были железные нервы. Куда как крепче, чем у сотрудни­ков МУРа. Сизифов камень с надписью «Горланов» сорвался и скатился по склону горы. Грязнов не сомневался, что наступит час, когда придется за­няться этим камешком вновь.

«Ничего, перемелется! — думал Грязнов. — И не то бывало. В конце концов есть тылы, есть куда отступать или, как в войну писали, «выпрямлять линию обороны». За спиной двадцать пять лет опыта оперработы, колоссальные связи, безбрежная информация. Все это не впервой — и сам уходил, и сверху «уходили», и снова зазывали, и возвращал­ся... Все уже было. Имеется, наконец, хлебное мес­течко, свое дело — агентство «Глория»... Подума­ешь, испугали!»

И стал полковник Грязнов жить-поживать и добра наживать...

Племянник Денис, барнаульский Растиньяк, явившийся в первопрестольную, чтоб победить ее в неравном бою, уже давно вошел во вкус на своей начальственной должности директора дядькиного «предприятия», и, надо думать, его не шибко грела перспектива снижения своего социального статуса. Парень уже заматерел на этой работе, многому на­учился, и польза от него была настоящая, вполне ощутимая. И смел, как черт, и с клиентами работает так, что комар носа не подточит, и деньги делать намастырился.

Так думал Грязнов, неторопливо катя по набе­режным, по проспектам, колеся по улочкам и пере­улкам Замоскворечья, где, кажется, чуть ли не с каждым домом и кварталом были связаны свои ис­тории, свои дела, расследования, погони, облавы и захваты, где столько раз смерть, просвистев или прожужжав осой, пролетала мимо виска. Впору было засесть за мемуары, и он не сомневался, что когда-нибудь надиктует несчетное множество кас­сет, а там и книжечку выпустит под каким-нибудь заковыристым заглавием.

Где только не побывал он за эти дни! И Москва будто говорила с ним из прошлого на разные чело­веческие голоса — бывших свидетелей, потерпев­ших, подозреваемых и уголовников, пойманных за шкирку. И в этих «виртуальных встречах» было что- то влекущее, ностальгическое, то, к чему он привя­зался как к неизменному за двадцать лет сорту таба­ка и без чего уже, кажется, и жить не мог. В общем, проболтался два дня Грязнов — крупный, рыжий, длинноносый, слегка похожий на Николая Гоголя лукавым огонечком в глазах, наездился всласть, на­смотрелся, налюбовался, а на третий, как сказано в Книге Книг, — взалкал. И приехал он в свою «Гло­рию» без звонка и в неурочный час, где и был

встречен любимым племянником в роскошном ита­льянском костюме с иголочки, вязаном галстуке а-ля Чубайс и крахмальной сорочке — ни дать ни взять какой-нибудь банковский служка или шу­стрый брокер с московской биржи — новая фигура в столичном ландшафте, все более и более утрачи­вающая первозданность новизны.

— Ну, дядя Слава, — приветствовал он, — вы даете! О вашей крамоле и опале уже вся Москва гудит.

— А пусть ее гудит! — сказал Грязнов. — Как там у Некрасова, помнишь?

Денис захлопал широко раскрытыми глазами.

— По части литературы — неотчетливо...

— Эх, серость, стыдоба! — поморщился Грязнов-старший. — А еще смена! «Идет, гудет зеленый шум...» Хоть запомни, а то перед девушками будет стыдно.

— Наши девушки по-вашему не понимают, — ответил Денис.

— Ладно, — сказал Вячеслав Иванович, — бог с ними, с девушками, девушки потом. Как у тебя тут с вакансиями? Есть у меня один старый хрыч на примете. Коли шепну словечко, возьмешь?

— Возьму, — кивнул догадливый родич. — Если только, конечно, его фамилия Грязнов и зовут его Вячеслав Иванович. Отчего не взять? Только, чур, с месячным испытательным сроком!

— А должность какая?

Денис размышлял недолго:

— Главный консультант по общим вопросам добра и зла.

— Годится, — хмыкнул полковник. — Оклад его не интересует, сколько положишь, все будет в цвет.

— Ну так выпьем, дядя Слава, за его славное трудоустройство!

— На работе не пью, — сказал Грязнов.

И тут зазвонил телефон. Денис снял трубку и радостно заорал: