– Ешьте, – приказала она. – Ешьте, пока не остыло. Я вам взяла «биг-мак». И картошку. И кофе. Вы ведь предпочитаете кофе?

– Да, но…

– Не волнуйтесь, угощение я включу в ваш счет… Шутка… Ешьте спокойно… У нас с вами на сегодня еще много дел…

Настроение у Екатерины Сергеевны было более чем хорошим. Я не собирался сразу портить его ни сообщением о смерти Маши, ни тем более известием о том, что в гибели Марии, очень вероятно, замешан ее, Катин, муж.

Я вгрызся в «биг-мак». Надо отдать должное здешней пище: голод она забивала. Катя попивала чаек.

– Почему вы вышли из дома? – спросил я, проглотив первый кусок. – Я же вам запретил…

– Были дела… – загадочно отвечала Катя.

– Дела?

– Наше с вами дело. Сейчас я расскажу. Очень много разных новостей…

И пока я вталкивал в себя заморскую котлету, Екатерина Сергеевна, по-преподавательски емко формулируя, поведала мне о том, что ей удалось разузнать вчера – причем не выходя из собственной квартиры.

– Первое, – сказала она. – Наш патентованный аэродромный маньяк Никитка здесь ни при чем. Я узнала точно: он с прошлого ноября в СИЗО.

– Ему повезло, – пробормотал я.

– Вряд ли в наших СИЗО, – со смехом сказала она, – такой вольготный режим, что люди могут выходить оттуда, когда им захочется, и палить в автолюбителей… И подпиливать тормоза… Я имею в виду, конечно, не всякую там мафию – те могут! – а простого человека, вроде Никитки. Или я не права?..

Я покивал в том смысле, что она совершенно права. Рот у меня был занят булкой.

Далее Екатерина Сергеевна поведала мне, как она вспомнила об этом американце, Джейке О'Гаре. Рассказала о своем походе в сеть. Что она узнала через Интернет: он не просто парашютист-любитель, но хозяин заводов, газет, пароходов. Мультимиллионер на пенсии. И отдыхает теперь близ города Кливленда.

Затем Катя торжествующим голосом объявила о том, что полтора года назад Мария Маркелова – видимо, вместе со своим сыном Борисом – летала (втайне, втайне!) в США – причем именно в Кливленд!

– Она могла летать туда на слет парашютистов, например, – усмехнулся я. – Или навещать тетушку Сару. Или осматривать Бруклинский мост…

– Мост в Нью-Йорке, – поправила она.

– Не важно… Где доказательства, что она летала туда именно к О'Гару? А если даже и так – то что это конкретно доказывает?

– А вот об этом мы его самого скоро и спросим! – с плохо скрываемым торжеством объявила Катя. – Он здесь, недалеко. В десяти минутах езды.

– Вот как?

– Господин О'Гар в Москве. В отеле «Балчуг-Кемпински». И у нас с ним встреча. Сегодня, в четырнадцать ноль-ноль.

…Я так и не рассказал Екатерине Сергеевне о гибели Маши. Не знаю, почему. Возможно, мне не хотелось портить ее, в общем-то, безоблачное настроение. А может, были другие причины.

Мы закончили трапезу, встали из-за столика. Катя надела свое короткое стильное пальто. Она казалась мне сегодня очень юной – и очень беззащитной. Когда мы вышли из канадской котлетной, Катя взяла меня под руку.

К нам подшаркала нищенка – разухабистая старуха с хитрыми глазками.

– Помогите на хлебушек!

От бабки отчаянно разило спиртным.

Я отмахнулся обычным:

– Бог подаст.

Но Катя поспешно извлекла из кармана мелочь, сунула монетки старухе и ускорила шаг, спеша миновать пьяную благодарность.

Я грозно зыркнул на бабку – та ответила пренаглейшим взглядом. Нагнал Катю, осторожно взял ее под руку. Сказал в пространство:

– Бабулька-то ого-го сколько загребает «на хлебушек»…

– Знаю, – досадливо ответила Катя. – И эту бабку я знаю – давно, еще с института. Она всегда у телеграфа крутилась.

– А, так вы у нее давний спонсор…

Катя пожала плечами. Беззащитно улыбнулась:

– Мне тогда только двадцать исполнилось. Она подошла и говорит: «Помоги, дочка». Я не дала ей ничего. Прохожу, а бабка кричит вслед: «Смотри, у меня глаз черный».

– Обычные нищенские – или цыганские – уловки. Действуют на юных девушек.

– Ага… В тот же день у меня парашют не раскрылся. А в запаске шпильку заклинило. Никогда не забуду (она зябко вздрогнула) – земля несется, кажется, уже лица разглядеть можно, а я ничего не могу сделать!

Я спросил:

– И?..

Катя спокойно ответила:

– Я вырвала-таки шпильку – за триста метров до земли. Помню, напилась потом вечером!..

Я с трудом мог представить доцента Екатерину Сергеевну Калашникову пьяную до беспамятства. И с парашютом за плечами тоже плохо ее представлял – несмотря на все рассказы и многочисленные фотографии. Но… Что я мог сказать?

Выразить свое восхищение их парашютной командой?

И тем, что их четверку планомерно и стремительно убивают?

Мы подошли к оранжевой «пунте». Машина стояла на улице Огарева прямо под грозной табличкой «Парковка только для сотрудников банка!». Увидев мою клиентку, банковский охранник, который болтался у стеклянной входной двери, сделал стойку и направился было к ней. Потом заприметил меня и обиженно притормозил. На его сытой роже читалось: «Ах ты, изменница! Чтоб я тебя еще раз на нашу парковку пустил!»

Катя виновато улыбнулась в его сторону и щелкнула кнопкой центрального замка. «Фиат» подмигнул хозяйке фарами и отпер двери. Екатерина Сергеевна продолжала стоять у машины.

– Так вы уверены, – она секунду поколебалась и решила-таки обойтись без отчества, – что вам, Паша, стоит туда ехать?

«Мне стоило бы поехать применить допрос третьей степени к вашему мужу», – хотелось брякнуть мне. Но вместо этих поспешных слов я простодушно улыбнулся:

– Надо же посмотреть на человека, который стоит сто миллионов баксов.

Катя, кажется, не поняла моего юмора:

– Человек он совсем обычный, уверяю вас.

Везет мне в последнее время на совсем обычных людей!

Доцентша с парашютным прошлым – в которую стреляют прямо на Страстном бульваре.

Немец – хозяин подмосковного особняка.

Мультимиллионер, который предпочитал всяким там Багамам и Ниццам зачуханный подмосковный аэродром.

Рассеянный профессор – хладнокровный убийца… Убийца?.. Нет, последнее утверждение все-таки еще нуждалось в проверке.

Я принял команду на себя:

– Значит, так, Екатерина Сергеевна. Моя машина осталась на Тверской, возле универмага. Выезжайте ровно через три минуты. Я нагоню вас.

– Даже если светофор будет красным?