Мы подошли поближе. Иностранец (а им, как я понял, был именно мистер О'Гар) по-прежнему не реагировал на наше приближение. Продолжая что-то втолковывать человеку напротив, он взял со столика перед собой стакан сока и отхлебнул. Его собеседник пошевелился. Мы уже подошли поближе, и тут – по жесту, по повороту головы – я понял, кто сидел напротив американца.

Это был господин профессор Дьячков собственной персоной.

Мои рефлексы сработали быстрее, чем мысли. Из кармана куртки я выхватил газовый пистолет, направил ствол на О'Гара и закричал:

– Не пить!

Для верности повторил по-английски:

– Don't drink!

Иностранец послушно отставил сок и стал медленно привставать со своего кресла. Его лицо было скорее удивленным, чем испуганным.

Вскочил и его собеседник. В панике обернулся. Увидел меня и Катю.

Жена, я и пистолет – это зрелище, вместе взятое, потрясло Дьячкова. Челюсть его начала медленно отвисать.

Катя тоже обомлела, увидев мужа. Ее первым движением было – схватить меня за руку, в которой я держал пистолет.

Лицо Дьячкова на глазах меняло окраску. Оно становилось все краснее и краснее… О'Гар смотрел на нас троих с неким юмористическим удивлением. По выражению его глаз было видно, что он узнал Катю. Кажется, ему думалось, что перед ним разыгрывают представление в духе русских скоморохов (anсient russian artists!).

Сардонически скривив губы, иностранец спросил Екатерину Сергеевну, кивнув на меня:

– Рюсский мафья?

Немногочисленные обитатели лобби также с интересом следили за разворачивающейся мизансценой. Пара официанток остановилась. Я почувствовал, что мне на плечо вот-вот упадет лапа местного секьюрити.

Я сунул ствол в карман и грозно сказал, обращаясь к Дьячкову:

– Сядь! Руки на стол. Чтоб я видел.

– Что с вами, Павел? – хлестко спросила Катя.

Сказать, что она разъярена, – было мало.

Мне показалось, что через минуту меня уволят. Или отхлещут по щекам. Но отдавать инициативу было нельзя.

– Сядьте все, – скомандовал я.

Дьячков снисходительно проговорил:

– Ну и друзья у вас, Екатерина Сергеевна… – Тем не менее послушно опустился в кресло.

Лицо Дьячкова снова меняло тона: из багрового становясь все бледнее и бледнее…

– Господин О'Гар! – обратился я к американцу. – Могу я вам задать только один вопрос?.. Прошу вас ответить только: «да» или «нет». Если надо, Екатерина Сергеевна переведет…

– К вашим услугам, – О'Гар откинулся на спинку велюрового кресла. Он по-прежнему чувствовал себя хозяином положения.

– Скажите, господин О'Гар, – продолжил я. – Вы ведь богатый человек?..

– Это есть вопрос?..

– Нет. Вопрос в другом: упомянули ли вы в своем завещании кого-то из русских женщин? Женщин, связанных с парашютным спортом?

Думаю, даже лучший огайский адвокат с гонораром тысяча долларов в час не смог бы более хитро сформулировать этот вопрос. Ответив на него, О'Гар ответил бы на многое – и в то же время не выдал бы никаких секретов, ничего интимного, не предназначенного для посторонних ушей, не сказал.

О'Гар вопросительно посмотрел на Катю.

– Это мой друг, – проговорила она, дотрагиваясь до моей руки. – Он частный детектив.

Американец вопросительно глянул на господина Дьячкова, лицо которого успело превратиться из красного в интенсивно белое, – и останавливаться в процессе мимикрии он, похоже, не собирался.

Я внимательно следил за всеми телодвижениями паршивца и выражением его глаз.

Екатерина Сергеевна поняла смысл взгляда, брошенного О'Гаром на Дьячкова, и пояснила:

– Это мой муж, если ты не знаешь. – И тихо попросила: – Ответь же Павлу, Джейк! Мне это тоже надо знать…

Американец в упор посмотрел на меня, негромко сказал:

– Мой ответ на ваш вопрос есть «да!», – и скрестил на груди руки.

В этот момент сзади к иноземцу подошел некто шкафоподобный и зашептал ему на ухо что-то по-английски. Кажется, он спросил, не пора ли выкинуть отсюда этих мазерфакеров к факинг матери.

– Ньет-ньет! – громко и по-русски ответил О'Гар. – Это есть мой друзья.

Я оценил такт американца.

– Мистер О'Гар! – сказал я. – Могли бы мы остаться на несколько минут наедине с миссис Калашниковой и мистером Дьячковым?

– О, коньечно! – с преувеличенной любезностью воскликнул американец, взял со столика сложенную газету, легко встал и непринужденным шагом, чуть не посвистывая, направился к барной стойке.

Мы остались одни.

Дьячков продолжал сидеть, скрестив руки на груди. Мы с Катей по-прежнему стояли.

– Андрей, что ты здесь делаешь? – тихо спросила Екатерина Сергеевна.

– А что ты… что вы оба, интересно знать, здесь делаете? – с вызовом прокукарекал профессор.

– Отвечай! – по-прежнему вполголоса приказала Катя.

– Пожалуйста! – с прежним петушиным напором воскликнул Дьячков. – Пожалуйста!.. Я-то отвечу!.. У меня-то никаких проблем! Мы с господином О'Гаром вели переговоры о моей работе в Америке. В Кливленде! В его фирме!.. И, между прочим, почти договорились!.. И вдруг врываетесь вы… вы с этим… – он затруднился с поиском подходящего определения моей особе, – этим питекантропом!

Он искоса боязливо глянул на меня: не засвечу ли я ему в ухо.

– Что это значит? – продолжил наскакивать профессор. – Вы что, следили за мной? Следили, да?.. С какой, интересно, стати?..

Я переждал эти истерические выкрики и без приглашения уселся на место, освободившееся после ухода О'Гара.

– Садитесь, Екатерина Сергеевна, – пригласил я Катюшу. – Мне кое о чем надо спросить вашего супруга.

Катя послушно села на диванчик – причем рядом со мной, визави с мужем.

– Господин Дьячков, – я посмотрел прямо в переносицу профессору, – расскажите нам, пожалуйста, что вы делали в окрестностях дома господина Лессинга четвертого января?

– Я?.. Лессингов?.. Четвертого?.. – забормотал Дьячков.

Кровь опять бросилась ему в лицо. Я побоялся: не скончается ли он тут же, на месте, от апоплексического удара. По глазам его я понял, что попал в точку: он действительно бродил в окрестностях лессинговского особняка.

Катя, я заметил краем глаза, бросила удивленный взгляд на меня, а затем перевела глаза на мужа.

– Катерина! – возмутился профессор. – Почему он меня допрашивает? Ты что, наняла его – следить за мной?

– Скажи ему, Андрей, – тихо попросила Катя.