хорошее настроение. Хлев закончен, и все дела на сегодня завершены — чего бы и не посмеяться.

28

Туча выплывала между Туманшетом и Цыганками. Выползала чёрным клином, затягивая всё небо, наполняя тревогой и страхом. Немного не доходя до деревни, словно зацепившись за макушки старых елей, устроившихся вдоль реки, туча чуть-чуть повернулась и зависла над полями, недавно отвоёванными у тайги. Круговерть началась сразу. Молнии сверкали во всех направлениях: влево, вправо, вдоль горизонта. Грохот не умолкал ни на минуту. Молнии не только сверкали, но и с яростным шипением ударяли в макушки огромных лиственниц, которые остались нетронутыми на полях. Раскалывая их вдоль, по всей высоте, валили на землю и поджигали. Даже ливень, сплошной стеной лившийся на поля, не сразу смог потушить ярко горевшее смольё. А по деревне ветром пронесло немного крупных капель, не намочивших даже пыль на дороге. Гроза продолжалась, то усиливаясь, то утихая, около часа, потом повернула и быстро ушла на юг, в сторону Бланки. Вдруг стало тихо. Только на не засеянных ещё полях дымились крупные сучья и стволы, чёрные дымы от костров тянулись вдогонку за тучей и исчезали за лесом.

— Настя, Фёдор, поторапливайтесь, пока туча не вернулась и не прихватила нас в пути.

Егор Камышлеев собирался в Тайшет. Ехал он с женой, сын оставался дома за хозяина. Фёдор, крепкий, в отца, юноша, любимец местных девушек. Длинные русые вихры завивались крупными кольцами, в карих глазах таилась добрая улыбка. Ему уже шёл семнадцатый год, парень рос толковый, любознательный. Егор думал пристроить его учиться дальше. В Тайшете ничего подходящего не было, а отправлять куда-то далеко родители побаивались — сын был единственный. Хоть и старались не показывать вида, но «тряслись» над ним. Фёдор был самостоятельным, как и все выросшие в деревне дети. Ненужной, постоянной опекой он тяготился, поэтому не считал нужным говорить родителям, что собирался делать, куда пойти. От этого у матери иногда случалась истерика. Однажды, год назад, Фёдор с ружьём пошёл пострелять уток на озеро, но через час пришёл и попросил отца помочь ему. Запрягли лошадь и поехали к озеру, а там у самого края болота лежал убитый медведь.

— Это ты его? — спросил отец.

— Случайно вышло, — стал оправдываться сын, — столкнулись почти нос к носу, что делать было?

— Повезло тебе, что он молодой, пестун, а так бы не разошлись, — пробурчал Егор.

В душе он был доволен, что сын не стушевался, а принял решение. Когда добычу привезли домой, то мать устроила скандал. Досталось не только сыну, но и отцу. Егор впервые видел Настю в таком состоянии. Сын дал обещание матери с медведями не связываться. После этого отец посмеивался над сыном:

— Встретишь медведя, сразу говори ему, что у тебя слово матери дадено — не связываться.

Сын только улыбался, но жил по-своему: мог уйти на рыбалку и остаться на ночь, никого не предупреждая. Мать каждый раз отчитывала его, он никогда ни словом не перечил ей, стоял, опустив голову, слушал нотации, потом обнимал мать и спустя некоторое время опять слушал нотации. Отец не вмешивался, понимал, что парень должен вырасти настоящим мужиком, а не домашней рохлей. Егор несколько раз пытался говорить с женой, она соглашалась, но каждый раз всё повторялось.

— Фёдор, мы приедем через несколько дней. Будь хозяином.

— Буду, — кивнул сын.

И было непонятно, шутит он или говорит серьёзно.

— Сына, покушать не забывай, — как маленькому, наказывала Настя.

Фёдор кивал головой, соглашаясь. Мать он любил очень, как и отца, старался не огорчать её, но не всегда получалось. Очень любил ходить в кузню. Мог часами молча смотреть, как огонь и молоток справляются с крепким железом.

— Ты все гляделки просмотришь, — иной раз по-доброму ворчал Антип. — Подсоби-ка лучше, покачай меха.

Кузнецу нравился этот любознательный парнишка. Плохо, что стеснялся спрашивать, но если Антип начинал рассказывать, то слушал, боясь упустить хоть одно слово. А покачать меха — это запросто.

Но не только в кузнице обитал Фёдор, мог зайти к Захаровым и целый день смотреть, как Кузьма собирает кадушки или мастерит табуретки. Тоже внимательно слушал, когда рассказывали, но сам не спрашивал. Стеснялся. И ещё у Фёдора была страсть к чтению. Читал он много, но в основном зимой, летом не находил на это времени. Особенно любил книги про путешествия и историю. Достаточно много знал для своего возраста. Иногда у костра, когда попросят сверстники, рассказывал разные истории из книг. Деревенские мальчишки слушали, не перебивали, только в конце рассказа иногда вздыхали, иногда что-то уточняли.

Егор с женой ехал в Тайшет провожать друга: Илью Ильича переводили в Иркутск. К отъезду всё было готово: вещи собраны и уложены в коробки и узлы. Осталось самое малое — попрощаться с друзьями. Был накрыт стол специально для Егора с Настей. Это были самые лучшие друзья, с которыми можно было говорить обо всём.

— Егор, может, и вы за нами, в Иркутск? Там перспектив больше, — спросил Ручкин.

За последнее время он стал сдавать. Больше обозначились морщины, стало много седины, а вот Екатерину Павловну время щадило. Она не менялась, была всё такой же приветливой, весёлой.

— Чем я там буду заниматься? К тем перспективам нужны хорошие деньги или, на крайний случай, большая удача. А у меня здесь помаленьку дела идут, но просьба к вам есть. Хотелось бы Федора пристроить учиться куда-нибудь, там доступней. Просьба присмотреть там что- нибудь подходящее да весточку дать. На первое время Настя поехала бы с ним, а потом видно будет. Возможно, и дом придётся купить.

— Мы с Катей уже об этом говорили. Мне дают дом, там будет место и Фёдору, и Насте. Город большой, не Тайшет, так что там надо держаться вместе. К этой осени и посмотрим, куда вашего сына определить, возможно, придётся привезти пораньше, подготовиться надо. Про жильё и не думай, я тебе письма буду писать на почту, а ты спрашивай каждый раз.

Настя с Екатериной Павловной уже вытирали слёзы. Прощание без слёз — это не прощание. Сидели долго, вспоминали, как познакомились.

И вот приходится расставаться.

Утром Ручкины уехали. Егор отправил Настю посмотреть товары в лавках, а сам заехал к Зюзенцеву. Дела у них складывались хорошо, договоры исполнялись. Купец был всегда рад Егору.

— Егор, ты мой свет, Петрович, каким ветром тебя занесло, вроде бы не к сроку ты подоспел?

Егор рассказал об отъезде Ручкина.

— Хороший человек — твой Ручкин, но совести в нём с избытком. Жалко, съедят его в