чугунок с картошкой да хлеба, да молока кринку. Разве есть счастье больше? Потому у Алёнки любое дело спорится. А ещё потому, что под сердцем носит она ещё ребёночка, который родится в тепле и достатке.

25

Сено косили на берегу речки. Солнце палило исправно, с утра было немного полегче, а уже к обеду некуда было спрятаться от зноя. Жара и аромат скошенной травы кружили голову, делали тяжёлыми руки и ноги, дышать становилось труднее. После обеда, в самое пекло, не косили, никаких сил не хватало: валялись в шалаше или в тенёчке под густой елкой. По самому берегу их много росло. На дрова елку пилить — себе каторгу устраивать. Елка — дрова хорошие для чистки печи, как и осина, но колоть их невозможно. Мелкие сучки пронизывают ствол поперёк, словно пробивают деревянными гвоздями. Попробуй расколоть чурку, сбитую гвоздями. Топить елкой, если нет снега, — опасно. Слишком много искр выплёскивается из трубы, гляди и пожар случится. Но искры, пролетая через дымоходы, поджигают сажу, вспыхивая, она прочищает дымоход. То же происходит и с осиновыми дровами.

Никита Кузнецов лежал под елью на самом берегу речки. Купаться в ней не будешь: воробью по колено и вода холодная в любое время. Слишком много родников дают воду реке. И бежит она в тени тех же елей, ивняка и смородиновых зарослей. Кислицы тоже здесь хватало. Никита было уже задремал, но, услышав шорох, обернулся. Иринка Юшкевич, раскрасневшаяся от жары, скинула платочек, наклонилась к воде и стала брызгать на себя водой. Потом сполоснула руки и лицо. Намочила беленький платочек, без которого в такую жару опасно находиться на солнце, собралась уходить.

— Ира, иди сюда, здесь прохладно, — позвал Никита.

— Тьфу, чёрт красивый, напугал, — вздрогнула Иринка.

— Разве, черти бывают красивые? — спросил Никита, поражаясь своей смелости. Он даже и сам не понимал, как осмелился окликнуть девушку.

— В зеркало посмотри, увидишь, — спокойней сказала Иринка, но подошла и присела на самый краешек берега.

— У тебя руки подгорели, — сказал он, кивком указывая на покрасневшие места, которые не были закрыты рукавами.

— Наверное. Побаливают немного.

— Много ещё косить?

— Хватит. Работников немного, и жара стоит.

— Да, жарко.

— Я, правда, на чёрта похож? — вдруг спросил Никита.

Иринка громко расхохоталась.

— Это тебя так девчонки зовут!

— Почему?

— Нравишься ты многим, а ни на кого не смотришь. Говорят, что ты заколдованный. Значит, чёрт. Смотри, сглазят тебя, что тогда делать будешь?

— А как чёрта сглазишь?

— Не знаю. А не боишься, что присушат тебя девчата?

— А ты присуши. Может, мне и понравится.

— Я на тебя глаз ещё не положила, — смеялась девушка. — Вот присмотрюсь получше, а там видно будет.

— Присмотрись. — Никите было легко и приятно с девушкой.

— А замуж за меня пошла бы? — вдруг спросил он.

— А ты позови, поглядишь: пойду или нет.

— Выходи за меня, — ласково сказал Никита и встал, испугавшись своей смелости.

Иринка тоже поднялась и вызывающе посмотрела ему в глаза, рассмеялась и побежала на свой покос.

— Осенью сватов жди! — крикнул он вслед.

Она не обернулась, просто бежала и улыбалась.

Никита чувствовал себя глупцом. Давно нравилась ему Иринка: как глянет на неё — дыхание перехватывает. Она же никогда и не смотрела на него. Стыдно ему стало. Разве можно простыми словами говорить о своих чувствах? С вечёрки ни разу не проводил, какими глазами он теперь посмотрит Иринке в глаза при новой встрече?

Никита сам себя затравил думками так, что даже в тени ему стало жарко. Он вернулся в прокос, взял косу и стал докашивать остатки покоса. Отец с удивлением посмотрел на сына. Какая оса его укусила? Но ничего спрашивать не стал, мало ли чего. Захочет — скажет.

Но Никита никому ничего не сказал.

Закончился покос, молодёжь снова стала ходить на вечёрки. Опять до утра играла гармонь, а девчата пели песни. Вальсировали пары, крутили кадриль. Никита и раньше нечасто ходил к костру, а теперь вообще боялся показаться на глаза. Ему казалось, что каждый будет смеяться ему вслед. В глаза не посмеют, а за глаза будут шептаться. А девки и частушку состряпают и ославят на всю деревню, проходу не будет. У них быстро это получается.

Никита целыми днями и ночами пропадал в кузнице. Днём делал заказы, а по вечерам крутил из железа цветы. Много уже было их, и все разные.

— Что делаешь? — вдруг за спиной раздался звонкий голос.

Никита вздрогнул, но вида не показал.

Медленно повернувшись, спросил:

— По делу? — осознавая, что говорит глупость.

— Без дела нельзя? — улыбнулась Иринка.

— Можно.

— Ты на вечёрки почему не ходишь? — спросила она, словно не знала.

— Не хожу.

— Почему?

— Никто не зовёт.

— А если я позову? Придёшь?

— Проходи сюда, чего там стоишь.

— Там грязно.

— Иди, чего покажу, — сказал он и вытащил кованые цветы.

Разложил их на верстаке. Иринка подошла, стала разглядывать.

Брала каждый цветок, крутила в руках и клала на место. Резко повернулась к нему и, глядя в глаза, спросила:

— Про сватов мне послышалось? — и она хитро улыбнулась.

У Никиты перехватило дыхание. Он смотрел на девушку и молчал, не мог выговорить ни слова.

— Значит, послышалось, — заявила Иринка и, положив цветы на верстак, направилась к двери.

— Нет, — выдохнул Никита, — не послышалось. Жди сватов.

— Когда?

— Скоро.

— А цветы красивые.

Она засмеялась и побежала в горку.

Осень пришла плаксивая и нудная, но потом смилостивилась. Установилась солнечная и тёплая погода. Подсыхало с трудом. Картошку копали уже около недели, складывали в кучи и накрывали ботвой. В последний день, когда копать оставалось совсем немного, кучи раскрыли и стали просушивать, а к вечеру — затаривать в мешки и на телеге возить домой. Часть сложили в яму, вырытую прямо на меже. Глубокая яма закрывалась досками и ботвой, потом её заносило снегом. И никто ничего не трогал до весны. Весной яму открывали, картошка была, как свежая, её хватало на всё лето.

Никита таскал мешки один. Работа нетяжёлая: взял мешок, закинул на плечо, пронёс немного и высыпал в подвал. Мать с сестрой Иринкой набирали картошку из куч и затаривали мешки. Потом мать пошла управляться со скотиной, остались Никита с сестрой.

— Никита, ты пойдёшь на вечёрку? — спросила сестра.

— Зачем?

— Кое-кто просил тебя прийти.

— Кто это? — повернулся Никита.

— Тебе лучше знать. Меня просили тебе передать, а там как хочешь. Можешь и не ходить, тогда и останешься один. Уведут невесту.

— Кто? — спросил брат.

— Значит, есть невеста, — протянула Иринка. — Давай закончим быстрей, мне тоже хочется вечером