— Я не знал, что девочки вернутся так быстро.

— Вы всегда готовы бросить ради них все? — В ее вопросе чувствовалась нотка осуждения, присущая человеку, у которого никогда не было детей.

— Всегда. Ничто в жизни — ни «Бомонд», ни даже карьера — для меня не может быть важнее моих дочерей. — Это было его самое откровенное высказывание с начала интервью, но Эрик понял, что Лорел ему не поверила. Несмотря на его заявление об окончании интервью, она и не думала складывать блокнот и диктофон.

— У вас ведь с вашей бывшей женой совместная опека над детьми, да? Удивляюсь, что вы не оставили девочек с матерью на эти несколько месяцев, а сорвали их с места и таскаете с собой по всей стране.

— В самом деле?

Лорел ждала объяснений, но Эрик молчал. Ему не хотелось рассказывать журналистке, что Лили уже очень давно не способна справляться с дочерьми. По закону у них были равные обязанности по отношению к девочкам, но на самом деле Рейчел и Ребекка львиную долю времени проводили с отцом.

Лили любила обеих дочерей, но по каким-то непонятным для Эрика причинам она считала себя виноватой в болезни Бекки, и чувство вины мешало ей находить нужный подход к дочери. Еще хуже дело обстояло с Рейчел. Лили была далеко не глупой женщиной, но так и не научилась управляться со своенравной малышкой, и Рейчел буквально ездила на ней верхом.

Лорел продолжала наблюдать за ласковой возней Эрика и Бекки.

— Похоже, вы можете лишиться репутации последнего из парней с каменным сердцем. И это не так плохо, поскольку эту репутацию некоторые критики считают огромным недостатком. Они утверждают, что, за какую бы роль вы ни брались, всегда получается отчужденная личность.

— Бред.

— Давайте обратимся к последнему критическому анализу вашей работы. — Лорел перелистала несколько страничек блокнота. — Цитирую: «Явная тяга к уединенности у Эрика Диллона делает его типичным отшельником. Как актер, он балансирует на самом краю: сексуально опасный, постоянно отчужденный, добровольно уходящий в тень. Зрителю ясно, что он страдает, но лишь в той степени, в которой он сам хочет об этом сказать. Эрик замечателен, но кто он на самом деле, понять невозможно. И наконец, он великолепен, враждебен всему миру и побежден».

Эрик резко поднялся с дивана, крепко прижимая к себе дочь:

— Я повторяю, на сегодня уже достаточно.

Бекки посмотрела на него широко раскрытыми встревоженными глазами. Эрик заставил себя успокоиться и погладил руку дочери. Затем снова посмотрел на журналистку.

Судя по тому, как Лорел начала быстро собирать вещи и укладывать их во вместительную сумку, она сама поняла, что зашла слишком далеко. Однако на пути к дверям девушка на мгновение все-таки замешкалась:

— Я пока еще не закончила работу, Эрик, но потом мы можем… ну, сами понимаете. Где-нибудь выпить или еще что-нибудь.

— Или еще что-нибудь, — холодно повторил Диллон. После ухода Лорел Эрик успокоил Бекки, отправил ее поиграть вместе с сестрой, а сам в это время сделал несколько телефонных звонков. Закончив, он направился в просторную комнату, занимаемую дочерьми, и кивнул Кармен, предоставив ей долгожданную передышку. Пройдя в глубь комнаты, Эрик стал смотреть, как Бекки, сидя за низким столиком, терпеливо рисует пальцем красные круги на специальной белой бумаге.

Переезды с девочками по всей стране в течение последних трех месяцев оказались непростым делом. Каждый раз в номере отеля устанавливалось оборудование для игр и разноцветные пластиковые молочные контейнеры с игрушками и книжками. Ребекку надо было устраивать в специальную школу и к логопеду, а Рейчел — в частный детский садик. Но Эрик верил, что преимущества пребывания дочерей рядом с ним перевешивают неудобства, связанные с необходимостью постоянно срывать их с места.

Рейчел, которой уже наскучило рисовать смывающимися красками, решила поупражняться в кувырках «колесом». В комнате было слишком много мебели, и Эрику недолго пришлось ждать неизбежного результата. После очередной попытки девочка ударилась пяткой о край пластикового контейнера и отчаянно заревела.

Эрик присел рядом с ней:

— Не плачь! Дай я потру ножку.

Рейчел посмотрела на отца и решила переложить часть ответственности за свою гимнастическую неудачу на него:

— Папа, это ты все испортил! У меня все отлично получалось, пока ты не пришел! Это ты виноват!

Эрик приподнял бровь, показывая дочери, что тут его не проведешь.

Но Рейчел была одной из немногих, кого никак не смущала подобная мимика отца, и она в ответ тоже приподняла бровь-

— Эти кувырки — сплошная глупость!

— Ну-ну, — уклончиво ответил Эрик. — Во всяком случае, делать их в подобном месте — не самое лучшее занятие.

Эрик выпрямился, подошел сзади к Бекки и погладил ее по шейке:

— Хорошая работа, дружок. Когда рисунок высохнет, отдашь его мне — я повешу его в своей гримерной в театре. — Он повернулся к Рейчел: — Покажи мне свой рисунок!

Девочка бросила на отца сердитый взгляд:

— У меня он получился дурацкий, и я его порвала.

— По-моему, кое-кому пора в постель.

— Папа, я не капризничаю! Ты всегда посылаешь меня спать, когда думаешь, что я капризничаю!

— Выходит, я ошибся.

— Папа, днем спят только маленькие дети.

— А ты уже, конечно, не маленькая. Из-за столика раздался писк Бекки:

— Бекка хоцет показать рисунок Пэтчесу-одноглазому! Хоцю показать это Одноглазому.

Рейчел мгновенно перестала капризничать. Она вскочила с пола и, подбежав, схватила отца за руку:

— Ага, папа! Пусть Одноглазый поиграет с нами, ну пожалуйста!

Обе девочки смотрели на него с такой мольбой в глазах, что Эрик рассмеялся:

— Ну и жулики! Ладно. Только Одноглазый не сможет задержаться здесь надолго. Он говорил, что ему предстоит сегодня кровавая битва. И кроме того, ему надо встретиться со своим агентом.

Рейчел радостно захихикала и помчалась к своему шкафу, где, выдвинув ящик, достала пару темно-синих колготок. Подбежав к отцу и отдав ему колготки, девочка тут же бросилась за коробочкой с пластырем.

— Только не пластырь, — запротестовал Эрик, усаживаясь на маленький стульчик и оборачивая колготки вокруг головы. Концы их он завязал на манер пиратского шарфа. — Вы хотите оставить отца без половины его правой брови. Давайте, я просто зажмурю глаз.

— Папа, ты должен приклеить пластырь, — как всегда после его протестов настаивала Рейчел. — Ты не можешь быть Одноглазым без повязки, правда, Бекки?

— Бекки хоцет видеть Одноглазого!

Вздыхая и ворча, Эрик снял обертку с липкой полоски и приклеил ее по диагонали через правый глаз — от внутреннего уголка брови до края скулы. Палец Бекки вновь оказался во рту. Рейчел в предвкушении подалась вперед. Затаив дыхание, они наблюдали за волшебным превращением папы в одноглазого пирата. Эрик выдержал паузу. Какой бы скромной ни была аудитория, момент перевоплощения был для него святым — момент, когда исчезает граница между реальностью и сказкой