Не врет. И становится еще интереснее.

— Отец? За какие заслуги?

— За твои! Представляешь, ему пришло в голову, что я несколько несправедливо осталась без жилья.

— И ты так просто приняла квартиру от моего отца?

— Он умеет уговаривать.

Умеет. И, пожалуй, это единственный человек, от которого она бы приняла такой подарок. Уж точно не от меня.

На самом деле я вдруг к собственному удивлению чувствую некоторое облегчение. Во-первых от того, что Ксюха не вляпалась ни в какую передрягу, а во-вторых, что теперь она живет в нормальном доме и приличном районе. Это странно, учитывая, что я сделал все, чтобы оставить ее без собственного угла и копейки.

— Твоя очередь! — Вишня до ужаса упряма. — Зачем ты влез в мою работу?! Чтобы в очередной раз продемонстрировать, что я ни на что не способна?

— Нет.

— Ну? Ты обещал сказать правду!

Легко ей просить. Я эту правду и себе не говорил, сделал вид, будто все нормально, будто года после обнаружения тела Даши вовсе не было, будто я не делал то, что делал. Будто у нас был самый обычный развод.

— Я решил, что перегнул палку и несправедливо возненавидел тебя за преступления отца. Работа это просто работа. Я только подтолкнул.

Да твою же мать, какого хрена она так смотрит? Как Машка, когда накосячила и боится, что я начну ругаться. Или как Машка, когда выпрашивает собаку. Эдакая смесь надежды, робкого страха и мольбы. Купи собаку, папа… не ругайся, что я разбила вазу, папа… я скучаю по маме, папа…

— Не смотри так, Вишенка, — почему-то хрипло говорю, — я все еще тот человек, который тебя мучил. Люди не меняются.

— Не надо… — почти шепотом говорит она. — Не превращайся снова в него.

Не могу больше на нее смотреть, склоняюсь к губам, чтобы поцеловать, в последний момент понимаю, что делаю это слишком резко, слишком грубо — и успеваю просунуть ладонь между ее затылком и стеной, чтобы не ударилась по новой тем же местом.

Чувствую на губах соленую влагу и удивленно отстраняюсь.

— Больно? Ударилась?

Ладно, я вру самому себе, я знаю, почему она плачет. Острое чувство дежавю не дает сделать вид, будто я волнуюсь за больную голову. Точно так же она прижималась ко мне в офисе, когда искала защиты, в сауне, когда подумала, что я сейчас отдам ее кому-то на потеху. Нервная система не железная, для одной маленькой девочки все это слишком.

А я не знаю, что сказать. Не знаю, как заставить ее поверить, что все закончилось, что обжигающей ненависти больше не осталось, а вместо нее — выжженная пустыня. Что я понятия не имею, как и нахрена жить дальше и Машка, пожалуй, единственный якорь, который еще держит у берега.



Я не умею просить прощения. Не умею обещать светлое будущее. Не умею утешать и уж точно не умею любить.

— Не плачь. Машка услышит, испугается.

— Все в моей жизни зависит от тебя… дочь. Работа. Что-нибудь, не принадлежащее тебе еще осталось?

— Ну ведь квартира на тебя записана, да?

Плач переходит в нервный смех. Я все еще держу ее в руках, вдыхаю запах, прижимаю ладонь к затылку и чувствую на губах соленый привкус слез. Невольно в невеселые мысли врываются жаркие фантазии. Если бы не дочь в соседней комнате, уплетающая вафлю с молоком, я бы воспользовался доверившейся мне Вишней и выпустил ее только утром.

— Давай уложим Машу и поедим, — говорю я. — Иначе драматичную сцену вероломно испоганит урчание моего желудка.

— Я сейчас переоденусь и расправлю кровать. Тебе придется спать с Машей…

— Нет, — отрезаю я. — Ложись с ней на нормальную кровать. Я буду на диване. Он достаточно большой.

— Он не раскладывается…

— Детка, я так часто летаю, что способен уснуть даже в ванной. Детской. Железной. Хватит со мной спорить. Пойду, поищу что-нибудь съестное в твоем холодильнике.

Наверное, на кровати мы и втроем поместимся. Но, думается мне, на диване будет проще. Чем дальше от нее, тем проще.

Пока Ксюша переодевается и застилает постель, я иду на кухню и осматриваю содержимое холодильника. Нахожу банку с хумусом, пакет с хлебцами, упаковку свиных ребрышек и кисло-сладкий соус. Пожалуй, сойдет, хотя кто вообще ест на ночь ребра? Но я так голоден, что готов сожрать не только ребра, но и остальную часть несчастной свиньи.

— Мы будем ночевать у мамы? — спрашивает Машка.

— Да, сегодня будем ночевать здесь.

— А у меня нет пижамки.

— Ничего страшного, мама даст тебе какую-нибудь футболку.

— Машенька, идем умываться и ложиться спать, — слышу голос бывшей из спальни.

Сколько лет я не готовил? Очень много. Почти забыл, как это делается, благо есть интернет и куча рецептов на любой вкус и цвет. Хотя какой здесь может быть рецепт? Замариновать наспех ребра, скидать в пакет для запекания и постараться не спалить плиту. Жалко все-таки, квартира новая.

Изучаю бар, но пить сегодня не хочется. А вот наличие некоторых дорогих и серьезных вин меня весьма интересует. Вишенка не из тех, кто собирает бутылки. Значит, отец подогнал ей квартирку вместе с содержимым.

Откупился за мои грехи? Пожалел невестку, вынужденную ютиться на окраине?

Черт, я как будто не о Борисе Никольском думаю. Я бы куда охотнее поверил, что он с этого что-то поимел, но что можно получить с Ксюхи?

— Уснула, едва свет погасила, — слышу ее голос, оборачиваюсь и понимаю, что с нее можно получить.

Придется приложить дикое нечеловеческое количество усилий, чтобы сдержаться. На ней черное коротенькое домашнее платье, открывающее ноги. Оно одновременно и скрывает фигуру, и мягко рисует соблазнительные очертания. Хуже было бы, если б она вышла в какой-нибудь рубашке, у меня сорвало бы крышу мгновенно, но и сейчас все неплохо.

— Ты делаешь мясо? — принюхивается и улыбается. — Вот это да. Не знала, что ты умеешь готовить.

— Гугл умеет все. — Я пожимаю плечами.

— На самом деле я так устала, что могу выпить чаю и отрубиться.

— Тебе придется со мной поужинать…

Блядь. Я не могу спокойно смотреть на припухшие губы и растрепанные вишневые волосы, на голые коленки, пушистые и влажные после умывания ресницы. Она стоит нестерпимо близко. На самом деле в полуметре, но мне кажется, что я чувствую ее близость даже с такого расстояние.

— Да к черту, — бурчу себе под нос, и притягиваю ее к себе.

Ксюха делает вялую попытку высвободиться, но даже не пытается всерьез сопротивляться. Я целую ее медленно, растягивая пытку. Ведь знаю, что нельзя, что невозможно заниматься сексом, когда только уснул ребенок. Что мы расстались, развелись, я вычеркнул бывшую жену из жизни. Десятки раз клялся, что не прикоснусь больше к ней, что она осталась в той, старой жизни.