Кавальери повернула голову к Жанетт. Горничная замерла, не смея шевельнуться.

– Это он украл мои украшения? – проговорила мадемуазель, наблюдая за прислугой.

– Сейчас мы это узнаем… – Ванзаров оборотился к входной двери и крикнул: – Заводите!

Диамант улыбался и сиял как истинный джентльмен. Несмотря на малые цепочки[27] на руках и двух агентов Курочкина по бокам. Один из агентов нес шляпную коробку, перевязанную розовой лентой.

– Мы взяли его на выходе из гостиницы, – сказал Ванзаров, любуясь искусством вора ничего не бояться и везде быть в своей тарелке, так сказать. – При нем была шляпная коробка. Помню, что с ней вы покидали гримерную. Как раз когда обнаружилось ограбление вашего неприступного сейфа…

Диамант присвистнул. То ли отдавая долг вору, который его обскакал, то ли выражая презрение инженерам сейфа.

Забрав коробку у агента, Ванзаров поставил ее перед Кавальери.

– Странно, что такой вор покусился на шляпку. Посмотрим, что в коробке?

– Не надо, прошу вас, – тихо проговорила она.

– Мадемуазель Кавальери, я сдержал слово: ваши драгоценности найдены.

Кавальери обхватила коробку руками, как будто ее могли отнять.

– Теперь вам ничто не мешает выйти завтра на сцену, – проговорил он.

– Благодарю вас… мой милый Фон-Сарофф… Благодарю за все… – Она взглянула на него. Прекрасные глазки были в слезах. – Вы никогда не поймете меня… Я не питаю надежды… Но прошу вас, простите… Простите по-рыцарски…

Тяжело быть рыцарем. Ванзаров очень старался. Потому и не стал рассказывать, как хитрая итальянка решила разорить щедрого Александрова, подписав с ним драконовский контракт. А когда сорвалась затея со злодейским письмом, не нашла ничего лучше, как украсть свои брильянты. Только не учла, что тяжесть в коробке оттягивает ей руку, чего не бывает со шляпкой. Ванзаров много имел дел с дамскими шляпками, чтобы не заметить подобную странность. Но говорить об этом было невозможно. И ни к чему.

– Вы не собирались играть бенефис и не заказали декораций, – только сказал он.

– Простите… Простите меня… великодушный рыцарь…

– У вас нет декораций…

– Ерунда… Что-нибудь придумаю… Вы простили меня?

Что можно сказать женщине, которая обнимает шляпную коробку, в которой спрятано драгоценностей на сотни тысяч? Под взглядами агентов и Диаманта.

– Что бы ни случилось, завтра спойте так, чтобы публика поняла, кто настоящая звезда, – сказал Ванзаров, остановив ее порыв бросить коробку и повиснуть у него на шее.

– Благодарю вас… Мой Фон-Сарофф… Что я могу для вас сделать?

– Не увольняйте Жанетт. Она ничего не знала. Хотела повеселить хозяйку в стиле оперетки… Прощение за прощение… Quid pro quo…[28]

Горничная и без того готовилась пасть на колени, моля о пощаде. Ванзаров знал, что в ловле преступников милосердие не менее важно, чем логика. Особенно когда их поймаешь…

Уговорить Лебедева и не оказаться в клетке для сумасшедших… О, это был опасный эксперимент. Потребовалось применить весь арсенал хитрости, уловок и даже прямого обмана, имевшийся в запасе у чиновника сыска. Ванзарову нужно было, чтобы великий криминалист услышал голос и, с точки зрения науки, разбил в пух и прах глупые страхи.

Аполлон Григорьевич поломался, дескать, в такой поздний час привык спать в постели, но потом согласился. Версия, которой удалось его заманить, гласила: в театре по ночам раздаются странные звуки. Криминалистика должна установить их происхождение. И возможную связь с убийствами.

Ванзаров теперь проходил на сцену привычно, как к себе домой. Там светила одинокая лампочка. Варламов уже развесил на падугах цветочные гирлянды для мадам Отеро. И натянул задник с изображением испанского города под жгучим солнцем. По углам возвышались бутафорские деревья. Основная часть сцены была оставлена для танцев божественной.

Знак, у которого он должен был встать, был нарисован мелом у авансцены. Он посмотрел наверх: потолок терялся во тьме. Что там, разглядеть невозможно. Если только не включить корабельный прожектор. Ванзаров чуть отступил от меловых полос и приготовился принять голос. Он широко расставил ноги и крепко сцепил пальцы за спиной. Чтобы не потерять себя, когда придет миг.

Прошла минута. Затем другая.

Было тихо.

Где-то шелестел сквозняк, из зала доносилось тихое потрескивание стульев.

Голоса не было.

Ванзаров покрутил головой. Кулисы правого и левого карманов уходили в темноту. Ничто не нарушало тишину.

На всякий случай он кашлянул: дескать, вот он я, на месте, явись, голос.

Голос не являлся.

Зато вместо каватины Нормы появился Лебедев. Аполлон Григорьевич был явно не в духе. Он скучал и грозно поигрывал сигарильей.

– Ну и где ваши звуки? Притащили ночью в пустой театр – ни актрисок, ни шампанского, что за манеры…

Ванзаров хотел уже покаяться, но откуда-то сверху долетел шорох. Звук был тихий, как шуршание змеи. Не думая, а действуя телом, натренированным классической борьбой, он отпрыгнул назад, чуть не задев Лебедева. В следующую секунду на то место, где Ванзаров стоял полсекунды назад, упал мешок с песком, за ним второй и третий. Мешки шлепались об пол сцены и заваливались набок, как лентяи, исполнившие неприятный труд. На них упали веревки и свернулись кольцами.

Самая короткая дорога – через кулисы.

Ванзаров побежал быстро, но вынужден был остановиться. За полотняный задник свет дежурной лампы не проникал. А фонаря у него не было. Почти на ощупь он добрался до деревянной штанги. Разрезанных узлов не было: их развязали. Что объясняло, почему мешок был не один.

Аполлон Григорьевич легонько пинал мешок носком ботинка.

– Ну и порядки в «Аквариуме», – недовольным тоном заявил он. – Не следят за декорациями… Вес порядочный… Упало бы на вашу голову, друг мой, пришлось бы вас вскрывать… Хотя зачем? И так знаю, что у вас внутри: хитрость и жульничество… Так где звуки волшебные?

Отвечать было нечего.

– Завтра будет трудный день, – сказал Ванзаров.

– Опять кого-то подвесят? – не без интереса спросил Лебедев. – Запас барышень не исчерпан?

– Лишних у нас нет…

Ванзаров думал о том, почему голос не явился. Лебедев спугнул? Так ведь криминалист точно так же не верит в привидения. Или голос был занят мешками? Как ему удается исчезать? Логика не то чтобы помалкивала. Она примеривала молчание голоса к другим разрозненным цепочкам. Они сложились, но ответ выходил слишком странным. Но неизбежным…