– Все пропало! – вскрикнул Вронский, зарыдал и упал лицом в ее юбку. Плечи его вздрагивали так красиво, будто он был на сцене.

Слезы мужчин не трогали Горже. Обычно это были пьяные слезы или жалобы на ведьму-жену. Она привыкла не замечать их. Слишком много сама плакала. Вронский вызывал в ней жалость, как жалко бывает котенка, свалившегося в миску. Миша слишком любил лакать «сливки», пришел час расплаты…

– Ничего, утрясется, – сказала Горже, понимая, что старый друг уже немного раздражает. Значит, и это последнее искреннее чувство потухло.

Восстав с ее колен, Вронский размазал слезы, но его не поцеловали за муки.

– Ты не знаешь самого страшного, – трагически проговорил он. – Не будет сегодня бенефиса…

– Не говори чушь…

– О, это так… Сидя в кустах, я видел, как похитили Кавальери…

Горже немного отстранилась.

– Что значит «похитили»?

– Налетели черкесы с гиканьем и стрельбой, связали по рукам и ногам так, что и пикнуть не успела, закинули в черную карету и ускакали. Теперь уж не найдут… По обычаю увезут на Кавказа и заставят выйти замуж за князя горцев… У них там гаремы, как в Турции, мне рассказывали…

Она умела отличать, когда Миша врал. Слишком давно его знала. В этой фантастической истории правда была одна: Вронский не будет бросаться бенефисом. Украли Кавальери черкесы или кровожадные дикари, не так важно. Главное – мерзкая бездарность исчезла.

Горже резко встала и потребовала, чтобы он покинул ее номер. И оставил ключ.

Пораженный такой жестокостью, Вронский еле устоял на ногах.

– Но куда же мне идти?

– Твое дело… Куда хочешь… У тебя много подруг… Прощай, – и она распахнула перед ним дверь.

Мария Стюарт, королева шотландцев, шла на плаху с гордо поднятой головой, как уверяют историки. Вронский выходил из номера не героически. Напротив, поник головой и согнул плечи. Он шел к своему концу. Он все еще надеялся на чудо…

Захлопнув за Вронским дверь, чем убила его последнюю надежду, Горже бросилась переодеваться. Как раз пригодится новое платье от польского графа…

Если бы Александров мог, он бы молился. Молитвы, как нарочно, не шли в голову. Наступила полная покорность судьбе. Чего за ним прежде не водилось. Свою жизнь Георгий Александрович строил сам. Всегда добиваясь, чего хотел. Но, видно, так было предначертано, что взял груз не по силам: не надо было ввязываться в бенефис, не надо было идти на поводу этой идеи. Пришла расплата. Тут даже Ванзаров со всеми его талантами не поможет.

Александров взглянул на племянника – бедный мальчик! Умница, деловой талант, а получит в лучшем случае разрушенное дело. Если, конечно, Кавальери найдут живой. А если неживой? А если пропадет и исчезнет навсегда? Сгинет на Кавказе? Простая мысль оказалась неожиданной. Он стал вспоминать: а что сказано в контракте на случай смерти певицы?

Надо заглянуть в бумаги, кажется, этот случай не был прописан. А если так, выходит, что… Александров увидел очевидное: смерть Кавальери оттесняет разорение. Ну, придется вернуть публике деньги, да и только. Это же спасение… Но вслух об этом говорить нельзя. Чего доброго, заподозрят в похищении. Уйдут господа из полиции, надо сразу проверить контракт и с Платоном посоветоваться. Вдруг удастся из ямы выскочить целыми и невредимыми?..

Он нашел взглядом племянника и незаметно подмигнул. Платон был настолько сосредоточен на мыслях, что не понял дядиного знака. Или, быть может, сам догадался. Теперь обдумывает ситуацию. С него станется…

Ванзаров, повесив на рычажок телефонного ящика слуховую трубку и амбушюр, подошел к столу.

– Господа, у меня две новости: плохая и хорошая. С какой предпочитаете начать?

– С хорошей, – поторопился Александров. Потому что плохая могла как раз оказаться очень хорошей. Для него с Платоном.

– Драгоценности мадемуазель Кавальери найдены и возвращены ей вчера вечером, – сказал Ванзаров тоном прокурора. – Вор, который их похитил, пойман и дал признательные показания…

– Это кто же такой ловкий малый?

– Простите, Георгий Александрович, дело сугубо секретное, разглашать подробности не имею права…

Александров еще не до конца прочувствовал сверкающий восторг, который охватил его. Значит, еще одно чудо сотворил Ванзаров. Ну, знаете… Подальше бы от него держаться. Страшный человек…

– Какова ваша плохая новость? – спросил Платон.

– При вас, господа, телефонировал князю Барятинскому. Его светлость подтвердил, что не имеет к похищению никакого отношения и сражен известием чрезвычайно. Обещал задействовать для розыска госпожи Кавальери все связи…

– Чудесно, – проговорил Александров, про себя думая, что лучше бы князь-любовник ничего не делал. Пусть черкесы все сделают…

– Благодарю, Платон Петрович, за ваши показания, – сказал Ванзаров, обратившись к племяннику. – Они чрезвычайно важны…

Действительно, Платон видел происходившее на проспекте. И детально описал. Его слова подтвердил официант, который ставил столики на террасе, и даже Варламов, вышедший с папироской на свежий воздух. Нельзя было сомневаться, что черкесы похитили итальянскую красавицу. Три свидетеля – это незыблемая гарантия.

– Что намерены предпринять, господин Ванзаров? – спросил Александров, растирая лицо ладонью, чтобы нечаянно не выдать радость.

– Поднимем на ноги всю полицию… Перетряхнем землячество черкесов…

Как раз теперь Александров предпочел бы, чтобы полицию столицы оставили в покое.

– Бенефис отменять? – Платон задал вопрос с деловым спокойствием.

– Ни в коем случае. Во-первых, я дал слово, что представление состоится… – ответил Ванзаров и оборвал себя, будто задумавшись.

– А что у вас «во-вторых»? – не утерпел Александров.

– К вам может поступить неожиданное предложение: заменить пропавшую звезду…

Георгий Александрович обменялся взглядом с Платоном. Племянник был невозмутим, но дядя-то знал, чего это стоило…

– Кто может позволить такую дерзость и глупость?

– Не могу указать точно лицо. Это будет дама, которая предложит свои услуги. Она откажется от гонорара и попросит одно условие: лицо ее должна прикрывать вуаль…

– Так говорите, будто знаете ее, – сказал Александров.

– К сожалению, лично не знаком… Слышал о ней… Она может назвать себя мадемуазель Вельцева…

– И что делать с этой нахалкой?

– Дать свое согласие. Пусть приходит на спектакль, – ответил Ванзаров.

На что Александров разразился истерическим смехом.

– Родион Георгиевич, понимаете, о чем просите? На одной сцене с Отеро будет петь неизвестно кто, какая-то самозванка, да еще в вуали?! Да нас публика на клочки разорвет.