Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Аника? – он коснулся ее плеча.
– Люций? – она повернулась, взгляд ее на мгновение прояснился. – Как ты оказался здесь?
Он отвлекся на шум за спиной, инстинктивно потянулся к чехлу, и тут она схватила его за руку и притянула к себе.
В том месте белое платье было в крови. Он нащупал рану. По всей видимости, она была смертельной, ибо пролегла между ребрами прямо под сердцем. Нанести такую рану вампиру можно было только одним оружием.
– Ты ведь любил меня, поэт… – Да, – выдохнул Люций.
– Прости, – один прерывистый вздох следовал за другим. – Прости меня… – пальцы ее впились в его кисть до боли, до тяжкого исступления.
Он увидел, как глаза ее подернулись туманной дымкой, и почувствовал, как жизнь покидает ее тело.
– Аника! – воскликнул он и обхватил ладонями лицо любимой. Краска медленно сходила, кожа бледнела, губы холодели.
– Аника… – хрупкий шепот стал началом его слез, а когда он повторил ее имя еще раз, она уже не двигалась.
Медленно опустив бесчувственное тело на землю, поэт присел рядом и зажмурился. Вокруг метались люди, кто-то задевал его, кто-то что-то кричал, но он не обращал на это внимания. Он словно пребывал в таинственном забытьи и до сих пор отказывался верить в смерть певицы. Гнев и ненависть бесследно испарились. И жажда мести оставила его.
В этот печальный час поэт не искал ответы на вопросы, что так мучили его. И не терзался ни виной, ни болью. В этот печальный час он словно умер и снова возродился. Только душа его теперь была пуста.
– Я знаю, о чем ты думаешь.
Поэт открыл глаза.
Внешне Даниэль был лишь отдаленно похож на брата. Он не казался печальным и усталым, но выглядел старше. Люцию подумалось:
наверное, единственное, что их роднило – это голос. Он был копией того, что поэт услышал много дней назад у озера Пиала. Только сегодня Люций мог видеть его обладателя.
– Наконец, ты нашел то, что так долго искал, – сказал Даниэль и сделал глубокомысленную паузу.
– Смирение.
Но оно не вернет тебе твоих женщин.
– Зачем ты убил ее? – Люций подозревал, что у него в руках атам. Даже обладая ловкостью и сноровкой десятка лисиц, поэт не успел бы увернуться от точного удара.
Она для тебя много значила? Я знаю, можешь не говорить. Мой брат тоже для меня много значил. Так как нам поступить?
– Ударь первым и отдай мне кинжал.
– Устроим что-то вроде боя гладиаторов? – Даниэль усмехнулся. – Нет, поэт, не выйдет. Мне одному гулять по Верхним Землям. Я тебе не Венегор и не привык дарить надежду.
Удар клинка был быстрым и сильным. Но Люций не шелохнулся. Лишь рука его продолжала сжимать и разжимать пустые ножны и затвердела лишь тогда, когда из горла вырвался предсмертный стон. Кровь обагрила почерневшие губы. Глаза поэта закатились. Но Даниэль не рискнул посмотреть в них.
Через мгновение Люций упал лицом вниз и замер.
В ту же секунду откуда-то из темноты выскочила овчарка. Пес нашел своего хозяина по запаху дикой мяты. Он дождался подходящего момента и набросился на того, кто подошел к Люцию сзади. Но не успел – вампир уже нанес свой смертельный удар.
Эскудо кинулся на врага, Даниэль выставил вперед правую руку…
– Давай, кусай! – взгляды вампира и животного встретились. Но на этот раз пес не испугался.
Он оказался хитрее. Вместо того, чтобы впиться зубами в кисть вампира (как того и ожидал Даниэль), он прыгнул ему на грудь и вцепился в лицо. Даниэль взвыл и под тяжестью собаки упал на спину.
Эскудо рвал в клочья щеку ненавистного врага.
– Прочь! – наконец из-под туши животного раздался его дикий крик.
Как бы ни был силен и охвачен жаждой мести Эскудо, все же силы вампира и собаки были несравнимы. Когда Даниэль поднялся, вместо лица у него было кровавое месиво.
– Проклятая тварь, – боли он не чувствовал давно, а вот неприятности, связанные с его внешним видом, вызывали у него озабоченность.
Вытерев с лица кровь, он посмотрел на собаку.
– Все, псина, теперь ты сирота, – неожиданно вампир засмеялся.
А когда замолчал, эхо его дьявольского смеха еще долго раздавалось над полем битвы, пугая оставшихся в живых.
– Где твои люди, Сатон? Ты же обещал собрать всех…
– Они скоро будут, – здоровяк озирался по сторонам, ожидая подхода отряда добровольцев, который на скорую руку собрал его брат.
– Они уже должны быть здесь! Где войско?
– Я же говорю, они на подходе. – Черт, Сатон… – Не паникуй.
В это время Галба Тарот и Хлоя поймали Изота, загнав его в тупик на соседнем дворе.
Они связали его веревкой с морскими узлами и отошли на пару шагов послушать, что он скажет напоследок.
Писарь держал в руках клинок.
– Черт побери, Галба Тарот! – парень понял, что настал его последний час. – Кого я вижу! Ты тоже любишь ее голос?
– Подумай лучше о себе, чистильщик обуви.
– Не смей так называть меня! Я уже давно не тот, кем был раньше.
– А кто ты?
– Воин новой расы, слуга Даниэля…
– Твоего хозяина с минуту на минуту убьют, а ты все веришь в него? Какой же ты глупый, Изот Гальер, – писарь покачал головой. – Какой же глупый… но убивать я тебя не буду.
– Не будешь? – в глазах вампира забрезжила надежда.
– Тебя убьет она, – писарь вручил девушке нож и отошел назад.
– Вы не представляете, с кем связались! С каждым часом нас становится все больше! И ты, глупая девка, должна понимать, на чьей стороне тебе стоит быть! Скоро все, кто еще остался в живых в этом городе, умрут! Их души станут нашими! Они будут бродить по Нижним Землям, по Менкару, Ариголе и Шантэ, по всему Мирта-Крауну в поисках новых жертв! И они будут находить их и убивать… Мир погрузится в пучину кровавой сечи!
А потом, потом мы соберемся вместе, отыщем все серебро в округе и уничтожим его! Чтобы не было больше оружия против нас.
И мы пойдем дальше, на юг…
Мы проникнем в Кьяру, Левенвольде, Аристад, мы доберемся до каждого города. Постепенно мы будем убивать всех, кто попадется на нашем пути. Всех до единого! И вот когда никого больше не останется, тогда к тебе, Галба Тарот, приду я и перекушу твою проклятую глотку!
– Таков великий план вашего хозяина?
– Таков план истинного будущего, перед которым падут границы возможного…
– Заткнись! – скомандовала Хлоя, удивляясь собственной решительности.
Она стояла возле связанного по рукам и ногам вампира, и рука ее с кинжалом была занесена над его грудью.