– Ты предлагаешь по добру, но нет.

– Я ничего тебе не предлагаю, – сказала Сэммиш. – Я сообщаю к твоему сведению. У них существовал план низвергнуть наших врагов. Да, замысел не сработал. Но кто сказал, что он в принципе был обречен? И если нет, то я собираюсь осуществить его. Останься и помоги, или уезжай домой. Я тебе не сторож. Но я хочу все исправить.

Поразительно было слушать себя, ведущую эти речи, и чувствовать свою искренность. Она не припоминала, когда в последний раз громко заявляла о важных для нее лично вещах. Она всегда тихонько берегла их внутри. Сейчас походило на глубокий вдох после протяженного заплыва под водой. На устах у Саффы сложился вопрос, и Сэммиш подумала, что это снова очередное «Зачем?». Она ошибалась.

– Как?

– Пока непонятно, – сказала Сэммиш. – Но начну я с того, что опять украду этот долбаный нож.

Трегарро стоял на каменной лестнице, за спиной притих его доверенный лейтенант. Мокрый снег, наметенный сквозь разбитое окно, чернил каменные плиты. Две девушки в фартуках служанок промакивали его тряпьем, отжимая в оловянное ведро ледяную воду. Их руки покраснели от холода. Само окно было разломано. Время и погода подточили свинец. Когда шпионка, или убийца, или кто там она, метнула ставню, каркас окна сложился, как призовой боец, который взял деньги, чтобы упасть от первого удара.

Дурной выдался день. Что-то случилось с Элейной а Саль. Не прозвучало никаких объявлений, но сплетни слуг перерастали в сплетни господ быстрее, чем падает камень, и Зеленая Горка бурлила разными предположениями.

Андомака, как родственница князя и дама из высшей городской знати, отправилась во дворец выведать, что удастся, о своей лжекузине. Если им повезло, то сучка сдохла. Но исполнители об этом молчали, и чем дольше они не являлись за остатком оплаты, тем менее вероятным казался такой исход. Покамест стоило полагать, что похождения Элейны раскрыли и так называемый князь наказал либо выдворил дочурку из города до завершения разбирательства. Она вообще могла забеременеть – в таком случае придется убивать ее на сносях. Или же резать ребенка потом, но до того, как трон займет Андомака.

А тут еще такое.

– Сколько человек на дежурстве? – спросил Трегарро.

– Восемнадцать, сэр. Всего на службе полсотни. Пятьдесят три. Три смены, но по ночам двери заперты, и в караул выходит меньший состав. Еще все берут выходные. Таков обычай.

Он был молод и посвящен во многие тайны Братства, но недостаточно продвинут для самых сокровенных из них. И, когда нервничал, слишком много болтал.

– И тем не менее. – Трегарро указал на окно.

– Говорят, она переоделась в горничную, – сказал лейтенант.

– Я в курсе. Это я тебе об этом сказал. А спрашиваю следующее: как получилось, что восемнадцать наших охранников позволили какой-то девчонке проникнуть во внутренний храм только потому, что она напялила дешевый передник?

– Я… они не видели ее, сэр.

– Так она теперь еще и ведьма? Заделалась невидимкой? Превратилась в мышь?

– Ее просто не заметили.

– Что ж, пожалуй, если выпороть нескольких самых незрячих, у них обострится зоркость.

Колебания подручного перед ответом красноречиво сказали о его опасениях первым встать у столба. Если дойдет до кнута, то так и будет.

– Как прикажете, сэр.

– Удвоенные смены. Никаких выходных до моих распоряжений. Никто без опознания не заходит во внутренний храм. Любому, кто попытается проскользнуть, резать глотку – а труп допросим потом.

Его лейтенант быстро кивнул, повернулся и отошел деревянной походкой. Похоже, всерьез готовился к порке.

Справедливо. Трегарро сам вполне серьезно готов был ее назначить. Но после такого вопиющего провала лучше посоветоваться с хозяином, а не гнать сломя голову, рискуя сотворить что-нибудь нежелательное для Осая – для Китамара.

Шрамы на щеке зудели, как обычно случалось с ним при болезни, только это никакая не хворь. Тело сообщало, что он напуган, и Трегарро всеми средствами глушил это послание. Он медленно прошелся назад по пути бегства шпионки, высматривая что-либо странное или неуместное. Любой оставленный след, способный привести к ответу, кто она и где ее можно найти. Но перед ним открывались пустые коридоры, и все. Эта девушка была тенью.

В своем храме Осай сидел на алтаре, закинув ногу за ногу. Его юное тело, казалось, пребывало в покое, а на лице проглядывало, почитай, озорство. Стеклянные бусины выстроились в сложной позиции в разгаре игры, словно игроки только что отошли от доски. Трегарро оглядел поле, пытаясь угадать, какой цвет сейчас ходит.

– Красный, – сказал мальчишка, будто читая мысли. – Как считаешь, что ему надо делать? Атаковать или окапываться?

– В большинстве случаев атака опаснее, – сказал Трегарро.

– Согласен, – молвил Осай. – Что отыскал?

– Ничего для вас нового, повелитель. – Он почувствовал стремление отчитаться, что удвоил стражу, что накажет оплошавших охранников, что приносит глубочайшие извинения за осечку. И не позволил этому порыву развязать себе язык. Лишь молча ждал.

– И все же это не ничего. Она сказала, что у нас есть общие друзья, пусть не самые любимые. Она говорила о Саффе и знает имя Андомаки. Это две зацепки. И знала, что искать надо здесь. Три. На самом деле это уже кое-что. А еще она мне не доверяла. – Дух, носивший мальчишечью кожу, щелкнул костяшками, как землекоп перед трудной работой. – Очаровательное наблюдение: она мне не доверяла. Ныне по улицам бродят боги, Трегарро. Они чувствуют истончения, как птичка чует червячка. Они иногда толкаются, отпихивают меня. Мнят, будто могут вернуть себе это место, но они ой как неправы.

– Боги, повелитель?

– Боги. Философские учения. Предания этого мира, что творят его облик. Призраки, вместо плоти облаченные в страны и царства. Как ни назови. Мне без разницы.

– Кем бы они ни были, дважды им сюда не проникнуть. До моего последнего вздоха.

– Аккуратнее, – ухмыльнулся Осай. – Не приведи бог, услышат. Что такое? Чего такой кислый?

– Я вас подвел, повелитель. Полагал, вы будете недовольны.

Тонкие плечи мальчишки ерзнули, отвечая и да и нет.

– Был бы. Но все прошло интересно. И я молод. Я был молодым очень давно и позабыл, на что это похоже. К тому же мальчишка. Мальчишки жаждут опасности, и так мне проще махнуть рукой на ошибку. В конце концов, ничего страшного не случилось. Мы сумели выкрутиться. А в бытность Осаем я очень состарился. Останься им, сейчас был бы разгневан. Я мог унюхать смерть его носом, особенно под конец. Молодости невдомек ощущения старых. Выходит, тебе повезло, что я тот, кто есть.

– Как скажете, повелитель.

– И еще Саффа. Саффа проделала сюда весь этот путь. Она была красавицей. Жрица