а не пустилось в погоню. К тому времени, как подручные поймут, кого им искать, Сэммиш покинет это место. Или умрет. Это она осознавала непреложно.

Она добралась до храма, запрыгнула на алтарный камень, рассыпала игровые фишки-бусины и на ходу сшибла лампу. Если повезет, охрана задержится, чтобы предотвратить пожар в доме. Карта, составленная в сознании, показывала места, которые Сэммиш видела только раз, и то с другого направления. Карту пачкали кляксы страха. Ошибочный поворот мог завести в тупик – или в караулку охраны. Она не думала ни о чем. Только бежала.

Сэммиш достигла окна, встроенного в храмовый лабиринт. Того, с мутным стеклом и ставнями. Сюда она и неслась. Позади нарастал гул голосов. Затрубил рожок, возвещая тревогу. Звук не обогнать, как ни беги. Окно прямо перед ней. Не настолько широкое, как помнилось, но стекло было старым, а ставни из толстой древесины. Она дернула доску, налегая всем весом на петли, те согнулись и подались. Деревянный щит шириной в пол ее тела, с торчащими щепками по краям. Она примерилась к деревяхе и ринулась с разбегу, поджимая плечи за доску, вопя, словно могла разбить стекло одним криком.

Высадив окно, она выкарабкалась в дыру. До земли лететь будет дольше, чем представлялось. Эту часть крепости Братства возвели на холме, и переулок проходил ниже обычного уровня. Она не мешкала. Падение заняло долгую, ужасную секунду. Как раз на подумать, лучший ли это был выход.

Переулок врезался ей в подошвы. Колени рывком въехали в грудь, выколотив дыхание. Надо бежать, но она и встать-то не могла. Позади опять затрубил рожок, и прокатился гром.

Полуволоком, она кое-как встала, выставила ногу, перенесла на нее вес. Идти можно. На ходу стянула плащ, вывернула рукава, чтобы наружу торчала полинялая ткань изнанки. На углу, где переулок примыкал к большой дороге, она уже была одета в совсем другой с виду плащ. Достала из кармана нитку и перевязала волосы сзади. Она хромала, но так даже лучше. Кажется, стекло не оставило порезов, или же они не сочились кровью так, чтобы было заметно.

Дом Братства Дарис забурлил охраной и слугами, как сбитое осиное гнездо. Она равнодушно обернулась, лениво размышляя, из-за чего такой шум. Что бы там ни стряслось, к ней это никак не относится. Она повернула на юг и поплелась вдоль улицы. Ушиблено колено. Ломит ступни. Надвигается буря.

Да, и еще ей по-прежнему надо забрать свою сковородку.

Синие плащи подоспели еще до возвращения семьи. На свистки сбежалась как стража, так и любознательные горожане. Даже когда упали первые разбухшие капли, мещане Речного Порта забивались под козырьки и накидывали капюшоны, но зрелища не покидали. Торговый дом, замешанный в делах с зимним караваном, обещал начало нового скандала. Ледяной дождь не помеха торжеству любопытства.

Когда вернулись хозяева, их не пустили в собственный дом. Пока нельзя. Натянули веревки, и синие плащи прилаживали их к железным стойкам, воспрещая проход. Старый дед – глава семьи, посчитала Алис, – отказался укрыться от непогоды, даже когда молодой родственник попытался навесить над его головой бесполезное покрывало. От воды белые волосы липли к старческому лбу. Красивая инлиска рыдала, а худосочная тетка, казалось, была готова ткнуть кого-нибудь ножом. Алис наблюдала за ними из толпы зевак, опираясь на дубинку, словно на трость.

Мудрым поступком было бы послушаться наставления Дарро: опустить взор и пойти прочь. Уллин, если что, и так будет знать, где ее искать. Выстаивать тут бесполезно, а если, не ровен час, Гаррет Лефт выжил, он может указать на нее как на участницу покушения. Хотя, поскольку кругом так много народа, вряд ли укажет.

«Она оторвалась от меня на лестнице, – репетировала Алис, подбирая правильную интонацию и жесты. – Когда я подбежала, эта тварь уже выскочила на улицу. Ничего, мы ее еще найдем. В следующий раз не убежит».

Сейчас, по прошествии тех минут, она жалела, что отпустила девку живой. Не то чтобы Алис внезапно обуяла кровожадность, просто хвати она дуру по башке, все это уже б кончилось. Не пришлось бы страшиться того же по новой. Или стыдиться, что дала хорошенькой ханчийке улизнуть. Устыдилась бы она другого исхода или нет – рассусоливать без толку. Голова болит от сегодняшних бед.

Шепоток, пронесшийся по толпе, вернул ее в чувство. На улице показался Гаррет Лефт. Широкоплечий синий плащ с огроменной служебной бляхой на поясе и гримасой прогулявшегося в обнимку со смертью. Молодое лицо было совершенно бледным. Он ступал осторожно, словно ходьба причиняла боль, и кровь запеклась в волосах над его левым ухом.

Старый хозяин что-то сказал, но среди толкучки и шелеста капель она не расслышала что. Парень выпрямился и ответил. Из дверей выдвинулись еще двое синих плащей, выкатывая за собой ручную тележку. Стремясь разглядеть поближе, толпа, как течение купальщика, потащила ее вперед.

На тележке, покрытый кровью, лежал Уллин. Напарник не двигался, но, сказала Алис себе, может, был только ранен или потерял сознание. Тележку остановили перед дедом, и лицо Уллина ополоснули в ведре исходящей паром воды. Старый дед минутку присматривался, затем покачал головой. Уллин так и не двинулся. И больше не двинется никогда.

С накрывшим ужасом и горечью было не совладать, но внутри них теплилось слабое облегчение. Ей не придется, во всяком случае, ему врать. Отвернувшись от купеческого дома, она выбилась из гущи толпы, а далее побрела на юго-восток, где ждала ее комната и прах Дарро, и буря в затылке гремела под стать раскатам над улицей.

31

Ночь была долгой, холодной и страшной. Сэммиш ничего так не желала, как повернуть на юг, к Камнерядью и Саффе, но опасение, что ее преследуют или высматривают, гнало на север, за реку. Когда девушка достигла Речного Порта, с ней поравнялась гроза – холодные рыхлые капли-сгустки, что замерзали, касаясь каменной мостовой. Снег был бы теплее. Снег был бы человечнее. К утру на улицах останутся мертвецы, несчастные без гроша на ночлег и без друзей, готовых разделить с ними кров. Печальная будет насмешка, коли она сама попадет в их число.

Страхи придавали ей прыти. Сперва она боялась, что Братство Дарис сумеет засечь на городских улицах ее след. Потом – что ее доконают стужа и голод. И под конец, когда согрел быстрый шаг, а узкие проулки Долгогорья приблизились, воспрял страх перед существом под кожей Тиму.

С ней так бывало всегда, хоть не всегда так ужасно. Отрабатывая тычку, ее ум был спокоен и отстранен, заперт в