В Пхеньян прибыли утром следующего дня. Из аэропорта нас привезли в советское посольство. Представили послу, военному атташе. Посол сообщил, что обстановка в стране достаточно сложная, и нам предстоит какое-то время провести в посольстве. Посоветовал часто за территорию посольства не выходить.

Военный атташе сказал, что в стране нагнетается обстановка. По ночам часто стреляют зенитки, но по каким целям, неизвестно.

Прошла неделя. Нас никуда не допускали. Атташе сказал, что корейцы готовят аппаратуру для осмотра, но, когда это будет, он и сам не знал. Ситуация не понятная. А что, собственно, готовить? Мы стали роптать — ведь не в заключении находимся. В конце концов нам разрешили выход в город.

Наступил март, но до дела нас не допускали. И вот пришел тот день, когда нас повезли для ознакомления с разведаппаратурой “Пуэбло”. Однако вместо порта, где находился корабль, доставили в какую-то воинскую часть и привели в большой спортзал. В центре стояли столы в два ряда и на них сложены различные блоки радиоаппаратуры. Сбоку от столов лежали груды кабелей, вдоль стен собраны антенны и мачты. Мы остолбенели: зачем все разобрали? Через переводчика спросили, есть ли схемы соединений блоков. Оказалось, нет. Им просто поставили задачу все разобрать и привезти сюда. Они выполнили приказ, а как было смонтировано, не знают.

Я и до сих пор уверен, вряд ли это сделали по глупости или недосмотру. Скорее всего корейцы не очень-то хотели, чтобы мы изучали аппаратуру. Но напрямую отказать не посмели. Надеялись, что мы не разберемся в этих кучах блоков и антенн. Теперь стала понятна и причина с нашим долгим допуском к работе. Видимо, не один корейский руководитель думал, как отделаться от этих русских. Отделаться не удалось.

Для начала мы решили сгруппировать отдельные блоки в предполагаемые комплексы аппаратуры. В ход пошли внешние признаки: окраска, разъемы, надписи. В общем, нам удалось привести все в систему и установить состав разведывательной аппаратуры.

Первое, что бросилось в глаза, это типовые серийные блоки. Значит, американцы не разрабатывали аппаратуру специально для “Пуэбло”. У нас же аппаратура для военно-морского флота разрабатывалась по особым требованиям. И выполнение этих требований нередко приводило к ее утяжелению.

Вывод был прост — американцы свою аппаратуру под требования моряков не дорабатывают. Вместо этого создают соответствующие механико-климатические условия на объекте эксплуатации.

Теперь по самой сути аппаратуры. Здесь мы, к сожалению, не обнаружили ничего нового. Я без больших затруднений вычерчивал блок-схемы этих радиоустройств, устанавливал их основные тактико-технические характеристики. Свою работу сопровождал фотосъемкой блоков, узлов для будущего отчета. Сделано было около 2500 снимков.

Справедливости ради следует признаться, что один блок доставил мне немало тревоги. Он был большим и тяжелым, но на его передней панели практически ничего не располагалось, за исключением одной лампочки под красным колпачком. От блока отходил единственный кабель. Назначение его стало понятным не сразу. Сначала подумал, возможно, это блок с аккумуляторами. Но через переводчика удалось выяснить, что располагался он среди магнитофонов. На стенке рамы, где стояли магнитофоны, была инструкция для экипажа об их действиях в случае захвата судна. В этом случае предписывалось уничтожить аппаратурные журналы, устройства регистрации, а также приводить аппаратуру в негодность — разбить лицевые панели, и шкалы на них.

Собственно, это экипаж и делал. Все записи были сожжены или выброшены за борт, блоки — разбиты. Сопоставив факты, мы пришли к выводу: непонятный блок есть не что иное, как ликвидатор. В нем находится взрывчатка и взрыватель.

Потом вместе с Евсиковым мы продумали, как его вскрыть и при этом остаться в живых. Это удалось.

Действительно, в блоке находилась взрывчатка. Однако капитан ею не воспользовался».

К этим словам генерала Юрия Мажорова остается добавить, что он предложил корейцам, чтобы те отдали аппаратуру с «Пуэбло». «Что вы будете делать с этой кучей полуразбитой аппаратуры. Не лучше ли ее отдать в Советский Союз?» — предложил он однажды сопровождающему их офицеру.

На следующий день кореец ответил, что аппаратуру они восстановят и с ее помощью будут бороться со своим заклятым врагом — американским империализмом.

«Мне было смешно и грустно это слышать, — вспоминал Мажоров. — Вряд ли Корея в то время располагала такими специалистами, которые были бы способны вдохнуть в нее жизнь».

Вскоре миссия наших ученых была завершена. Отъезд прошел без осложнений. Документы и материалы отправили в Москву дипломатическим багажом.

Еще две недели пришлось потратить на написание отчета. Получились две книги текста и фотографий. Материал оказался интересным. Какой вывод сделали авторы отчетов? Они заключили, что отставания в создании аппаратуры радиоэлектронной разведки у нас от США нет. Однако некоторое отставание в современной элементной базе налицо. Обратили внимание и на конструкторскую унификацию.

Все материалы были направлены в Главное разведуправление.

А что же дальше? Дальше произошли события поистине (не побоюсь этого слова) исторические, которых доселе не знала наша разведка. Прежде всего был сделан однозначный вывод: корабли, подобные «Пуэбло», обладающие высокими разведывательными возможностями, необходимо иметь и нашей радио— и радиотехнической разведке, чтобы добывать ценную информацию на удаленных от нас приморских объектах.

Предложение ГРУ поддержал министр обороны и Центральный комитет партии. И уже 1 декабря 1968 года вышло совместное постановление ЦК и Совмина СССР о строительстве четырех кораблей радиоэлектронной разведки.

Корабли уходили в поход

Летом 1968 года капитан Юрий Крестовский ждал вызова из Академии связи имени С.М. Буденного. Он собирался поступать в очную адъюнктуру. Как и положено, представил научный реферат, получил отличную оценку и по всем срокам уже должен был укладывать чемоданы и брать билет на поезд в Ленинград.

Однако вызов где-то задерживался. Он маялся, ждал, ходил в секретную часть. Секретчик, глядя на его мучения, сжалился над капитаном и шепнул: мол, есть вызов, но командир приказал молчать.

Возмущенный Крестовский пошел к командиру. Тот, видя, что дело принимает неприятный оборот, признался: «Да, письмо из академии есть, но поступила команда из Управления никуда тебя не отпускать».

Командир даже по секрету сказал, мол, слышал, что это личный приказ заместителя начальника Управления генерала Шмырева.

«Странно, — подумал Крестовский, — с чего это сам генерал Шмырев занялся моей капитанской персоной». И поехал в Москву в 6-е родное управление.

Шмырева как назло на месте не оказалось, вместо него оказался полковник Гудков, начальник первого направления. Однако он ничего вразумительного сказать не мог, поскольку был не в теме.

На счастье или на беду, пока Крестовский беседовал с Гудковым, в кабинет вошел генерал Шмырев. Поздоровался с обоими и, обращаясь к Гудкову, спросил: