– Зачем звал, батюшка? – спросил Илья после того, как они обнялись.

– Нас князь зовет, – ответил Сергей Иванович. – Ну, пойдем в дом, перекусишь с дороги, а я тебе пока всё расскажу.

Рассказ вышел недолгим и касался всё того же Соловья.

– Кто-то, понимаешь, распускает всякие гнусные слухи, – говорил Духарев, прихлебывая пиво. – Мол, завелся на тракте разбойник, с которым никто ничего поделать не может, даже сам великий князь. Караваны торговые грабит, какие хочет, торговых людей убивает, а священников, если поймает, карает особо лютой смертью. Потому что сам он – за старых богов, и Христос для него – ничто. И Господь наш против старых богов – ничто! И ни один караван Соловья не минует.

– Врут! – не удержался Илья.

– Да, врут, но многим это вранье по нраву. И как во всяком особо вредном вранье – толика правды в нем тоже имеется. Караваны торговые он губит? Губит. Поймать мы его не можем? Не можем. И на всех рынках Киева о том известно. Известно и то, что приходили к Владимиру представители торговых сотен, и не только киевской, но и черниговской, новгородской, челом били, просили Соловья унять. Но это еще раньше слухов было, до твоего возвращения. Потому и прислал Владимир в Моров подмогу. Как ты – с ними?

– Всё хорошо, батя. Договорились. Пришлось, правда, старшему их немного руку попортить, – Илья усмехнулся, – но бодаться он больше со мной не будет. Дальше рассказывай.

– Да я уж рассказал почти всё. – Сергей Иванович обнаружил, что кувшин пуст, и кликнул девку – принести новый.

– Раньше ты, бать, пива не пил столько, – заметил Илья. – Ты ж вино любишь!

– Вино, сынок, это праздник, – ответил Духарев. – А какой у нас сейчас праздник… Давеча Претич заходил: гневается на меня князь.

– Из-за Соловья?

– Из-за него. Слушай, помнишь такого, Сновида? Поищи его, может, он поможет?

– Я, бать, сам о нем подумал… Но опоздал.

– То есть?

– Нашел я Сновида. Только мертвого. Не понять – то ли сам зарезался, то ли убили, но помощи от него теперь точно не будет. А на обратном пути на нас напали. Из засады. Три десятка стрелков примерно. И нас – столько же. Два больших десятка.

– И что?

– Ранили одного. Не опасно. Через седьмицу ходить будет, к зиме в строй встанет.

– Как убереглись?

– Обычно. – Илья потянулся за кругом колбасы, налил себе из отцова кувшина. – Встали кругом. Они постреляли немного, а когда я четверых подбил, ушли. И своих унесли. А стрелы, заметь, у них те самые. С посвистом. Мы собрали под сотню, все щиты утыканы были. В общем, искал я его, а он сам нашелся. Да только ушел, а гнаться за ним по чащобам я не стал.

– Правильно не стал, – одобрил Сергей Иванович. – Для них это дом родной. Угодили бы в еще одну засаду. Но великому князю ты эту историю не рассказывай. Выглядеть будет так, что тридцать разбойников напали на тридцать воев – и те ушли безнаказанными.

– Не буду, батя. А почему ты предупредил?

– Потому что мы сегодня к Владимиру пойдем. Вины свои выслушать.

– Ох, батя…

– Ты не охай, – строго сказал Духарев. – Ты меньше чем за седьмицу больше успел сделать, чем Кулиба – за три месяца.

– Он толковый, Кулиба, – заступился за сотника Илья. – Только думать далеко не умеет.

– Вот то-то и оно, – вздохнул Сергей Иванович. – Менять его надо было. Еще когда он Моров без защиты бросил.

– Теперь – не надо! – твердо произнес Илья. – Теперь я там. И я за ним присмотрю. Ну что, бать, я поел. Пойдем, что ли?

Собрались быстро. Облачились, взяли с собой десяток гриди и поехали к великому князю.

– Я вот думаю, не попросить ли у Артёма подмоги? – проговорил Сергей Иванович, когда впереди показались ворота великокняжьего подворья.

– Погоди, батя, – попросил Илья. – Дай мне самому, ладно?

Сергей Иванович поколебался, потом кивнул:

– Хорошо.

Илья умен и силен не по годам. Не удивительно: учили его лучшие, и с того времени, как Артём привез его на седле в дом Духарева, у Ильи редко выдавалась минута праздности. А потом – ранение, боль, беспомощность… И великое испытание духа. Илья справился. Прошел через такое, что не всякому матерому гридню выпадает. Грешно лишать его возможности проявить себя в таком важном деле. Неправильно.

В малой палате княжьего терема собралось людей немного, но зато самые важные: Добрыня, дядька княжий, ярл Сигурд, воевода Претич, воевода Путята, воевода Волчий Хвост, которого, как подумал Духарев, позвали как специалиста по радимичам. Еще двое – от больших торговых людей киевских. Эти поклонились Сергею Ивановичу первыми. Держались скромно. Их место здесь – дальнее. Без права голоса. Только чтобы в курсе были: не забыл великий князь просьбу купеческую.

Еще здесь был князь черниговский Фарлаф. Фарлаф хоть и считался подданным Киева, но дань платил малую. Исключительно в знак уважения. Обратно получал больше и не зря. Большой кусок границы обороняла его личная дружина.

Держался Фарлаф с большим достоинством, причем благодаря зрелой стати и густой, с проседью бороде, покрывающей грудь, казался чуть ли не важнее самого великого князя.

Сам Владимир, понятно, тоже был здесь. Восседал на троне, привезенном из Херсона, гладил по голове любимую борзую, смотрел мрачно.

У трона великокняжьего – неизменный телохранитель Габдулла. Раны, полученные в бою с Богуславом, он уже залечил. И к роду князь-воеводы Серегея относился теперь с куда большим уважением, чем прежде. Не потому, что два сына Духарева его побили, а благодаря Сладиславе, которая вернула Габдулле Безотчему возможность сражаться.

Еще здесь был епископ Киевский. Как же без него?

Сергей Иванович поклонился великому князю, потом поздоровался со всеми поименно. Был он одет подчеркнуто мирно: свита[16]из лазоревой паволоки, с золотой каймой понизу и такими же зарукавьями, поверх – корзно из паволоки алой, отороченное по краю дорогим мехом, шитое искусными узорами в виде дивных зверей. Штаны тоже из паволоки, но желтой, заправлены в красные сапоги на низком каблуке. Сергею Ивановичу не было нужды добавлять себе росту, как это делали многие бояре. Потому и высокой шапки на нем тоже не было – маленькая круглая шапочка, украшенная самоцветами и отороченная тем же мехом, что и корзно. Ни тяжелых золотых браслетов, ни витых золотых гривен и колец. Один-единственный именной перстень-печатка да на груди – медальон на эмали с ликом Спасителя.

На поясе оружия нет – только длинный кинжал арабской работы в инкрустированных самоцветами ножнах.

А вот Илья выглядел воином. Да еще каким! Ростом почти не уступал отцу, а в будущем обещал и обогнать. Плечи саженной ширины, ручищи – как медвежьи лапы. Сияет серебром кольчуга, сверкают камни на оголовьях мечей. Вот только лицо подкачало: усы не выросли. Так, пушок.