– Говорят, лежит, как живой, – тихо переговаривались впереди его две женщины богомольного вида. – Как будто спит. Так и кажется, что сейчас встанет и пойдет. На покойника совсем не похож. Лицо чистое, запаха нет никакого, а ведь уже второй день идет.

– Праведно жил, вот и не пахнет, – отвечала своей товарке вторая женщина. – Оно всегда так бывает. Кто при жизни был чистый, и по смерти такой же будет.

– Да, правду вы говорите, правду…

Егор перестал слушать и углубился в свои мысли.

На душе было тяжело.

Он не представлял отца Кирилла мертвым. Столько лет тот был для него энергичным и последовательным проводником жизни, что он не мог представить его неподвижным, безучастным, успокоившимся навсегда. Правда, он видел его неподвижно лежащим на полу в церкви, как будто старый священник внезапно уснул. Но чтобы он умер? Об этом невыносимо было думать. Вот и эти две женщины говорят о том, что он похож на спящего. Может, так и относиться к нему – не как к мертвому, а просто как к надолго уснувшему, чей сон не имеет границ и закончится тогда, когда на то будет особая необходимость?

Нет, сказал себе Егор, это не сон, и отец Кирилл мертв. Следует это понять и не предаваться утешительному и наивному самообману, как это делают дети, когда не хотят верить в плохое, – а принять случившееся, как должное, как это посоветовал бы сам отец Кирилл. Его последнее призвание к Егору было смириться и не бунтовать против воли Божьей, и Егор подумал, что до этого понимания ему еще расти и расти.

Угнетало его также и то, что скоро придется расставаться с Жанной и профессором. Жанна не назвала дату отъезда, но была так нежна с ним этой ночью, что он догадался: им предстоит расстаться очень скоро. Быть может, еще скорее, чем он думает. Горину хотелось вернуться домой и приступить к Жанне с расспросами, чтобы убедить ее никуда не уезжать. Но он понимал, что это невозможно, что есть вещи, над которыми он не властен. И от этого было тяжело на душе и хотелось выйти из очереди, из окружения сотен незнакомых людей, которые были ему далеки и непонятны, – но он продолжал стоять и машинально переставлять ноги, подвигаясь все ближе к лестнице, и боялся того, что сейчас увидит, и всеми силами души желал увидеть в последний раз дорогое лицо.

Отец Кирилл казался в гробу меньше, чем был в жизни. В гробу лежал худощавый старик со светлым ликом и улыбкой на губах. Над ним вершилась заупокойная служба, читал красивым басом молитву рослый молодой дьяк, доносились тонкие голоса церковного хора, густо пахло ладаном и строго присматривали за процессией многочисленные служки. Отец Кирилл, несмотря на свою скромность, занимал высокий пост в церковной иерархии, и его похороны осуществлялись по самому высокому разряду.

Но странная улыбка батюшки говорила о том, что ему, даже и мертвому, все это совершенно не важно. Важно для него было не то, что пышная церемония вершится над ним, и курится обильно ладан, и толпится вокруг гроба цвет духовенства, – а то, что ради него со всех уголков Москвы и России собрались сотни и сотни простых людей, помнящих его слово и скорбящих о том, что больше его с ними нет.

Егор чуть задержался, дойдя до гроба. Так и казалось, что отец Кирилл, обряженный в саван, с повязкой на лбу и сложенными на груди руками, сейчас откроет глаза и скажет: «Ну, здравствуй, Егор. С чем пожаловал на этот раз?» И поведет к себе в каморку пить чай с травами, и будет смотреть добрыми глазами, и ловить каждое слово, чтобы дать ответ, ради которого к нему и пришли.

Егор почувствовал, что его толкают, и двинулся дальше.

Все кончено. Отца Кирилла не вернуть, Жанну не задержать, Дикий погиб, а он остался один со своим никому не нужным, проклятым даром. Отец Кирилл дарил людям успокоение и радость, а что дарит он, кроме беспокойства и страха? Что ему делать дальше и кто теперь даст ему ответ?

Егор вдруг увидел у стены большеглазую женщину по имени Настасья, которая заходила к отцу Кириллу, когда он у него был. Настасья тоже узнала его и ласково улыбнулась.

Егор вышел из очереди и подошел к ней, не зная, для чего он это делает. Так, какой-то импульс, желание хотя бы перекинуться словом с тем, кто связывал его с покойным, пусть даже тончайшей, невидимой нитью.

– Вот, пришел попрощаться, – сказал он, неловко топчась возле Настасьи.

Она ласково кивнула.

– Красиво лежит наш батюшка, – сказала она. – Так вот, кажется, и поднялся бы сейчас.

– И я так подумал, – сказал Егор.

Они помолчали, и он устало и с некоторым стыдом подумал, что надо идти.

– А ведь он наперед видел, отец Кирилл, – сказала вдруг Настасья.

– Что? – спросил Егор.

– Позавчера вдруг говорит мне: Настасья, твой муж будет сегодня пьяный курить ночью и постель зажжет, – рассказывала вполголоса Настасья. – Дом сгорит, и вы оба с ним. Я говорю, вы откуда знаете, батюшка? А он говорит – знаю. Сон мне был. И говорит, ты не спи, а за мужем присмотри. Я бы и забыла, да только ночью, когда поворачивалась, вдруг вспомнила эти его слова и подхватилась. Пошла к мужу – он у меня в первой половине, возле печи спит, а уже возле него и горит все. Я за воду, залила быстрее… И только тогда поняла, что отец Кирилл нас от смерти спас. Я сплю крепко, а мой был без памяти от вина, ну, и сгорели бы оба дочиста. Я с утра в церковь, хотела батюшке в ноги броситься, благодарить за спасение. А его уже нет. Убили какие-то лихие люди. Так и не успела…

Настасья промокнула глаза уголком платка и начала креститься, услышав раскатистый «аминь».

А Егор был сам не свой от охватившего его волнения. Значит, не зря все! Нет, не проклятие его дар. И только что отец Кирилл лишний раз доказал ему это. Не потому ли улыбался так, что знал об этом своем гостинце?

Забыв проститься, Егор в задумчивости покинул храм, сошел со ступеней и двинулся прочь.

– Подождите, – услышал он негромкий оклик.

Обернулся. Его догонял невысокий священник в очках, с тонкой шеей, реденькой бородкой и большим крестом на груди.

– Вы меня? – спросил Егор.

– Вас, – догнав его, кивнул священник. – Вы ведь писатель Егор Горин?

– Да, – сказал Егор, удивленный, что его узнали в этой толчее.

– А меня зовут отец Леонид.

Егор посмотрел на священника внимательнее. У того был добрый, умный взгляд и внешность книжного человека. Но то, о чем он собирался сказать, совсем ему не понравилось.

– Вы знали отца Кирилла? – спросил отец Леонид.

– Да, знал… – сказал Егор.

– Близко?

– Довольно близко. А что?

– Понимаете, вы известный человек, – торопливо заговорил священник, как будто понял, что Егор уже все знает наперед. – Писатель к тому же. Может быть, вы скажете речь на кладбище? Было бы очень хорошо, если бы кто-нибудь из светской элиты сказал над гробом прощальное слово.