Когда мне пришла пора рожать, не нашлось даже денег на повитуху. Никто не хотел нам помочь. Никто, кроме тебя, хотя ты едва знал моего мужа, а меня и вовсе не видел.

Вздох облегчения Вибий больше напоминал ликующий вопль.

Сервия зевнула и скрылась в своей комнате, Максим склонился над письмами, Гефест — над речами.

— Не уезжай, — повторила женщина. — К кому нам обратиться, если снова случится беда?

Вибий кое-как успокоил и выпроводил гостью. На лестнице ее догнала Лавия и сунула в руки теплое покрывало.

Не успели хозяева расположиться за обеденным столом, как в дверях показалась супружеская чета. Эти явились благодарить за новую квартиру и привели восьмерых детей.

Инжир, финики, изюм, смоквы и орехи, поданные расторопной служанкой, были мгновенно поделены на восемь частей и исчезли в прожорливых ротиках. Умоляя Вибия не уезжать, родители отступили. Дети задержались дольше, рассчитывая на новое угощение. Двое успели подраться и разбить вазу александрийского стекла — свадебный подарок Максима Сервии. («На счастье», — объяснил Максим опечаленной жене. Сервии понравилась примета. Собирая мужа в дальнюю дорогу, преданная супруга перебила, кажется, всю посуду в доме.)

Следом пришел несостоятельный должник, избавленный от рабства. Долго благодарил и закончил тем, что попросил еще денег.

Затем пожаловала целая делегация убеленных сединами стариков. Максим с Гефестом заявившие, что хотят спокойно пообедать, нашли убежище в комнате Сервии. Вибию пришлось отбиваться от посетителей самостоятельно.

Вечером, держа на голове мокрое полотенце, Вибий недоумевал.

— Кто же им сказал, что я уезжаю?

— Невозможно догадаться, — заметил Максим, поглядывая на Гефеста.

Тот сделал равнодушное лицо.

— Старики заявили, — Вибий приподнялся на ложе, — что готовы поставить мне памятник, как знаменитому гражданину.

— На твои деньги, — подсказал Максим.

Вибий не соизволил услышать.

— Подумать только, памятник, — голос его растроганно дрогнул. — Как знаменитому гражданину!

— Разве ты можешь уехать от таких соседей?! — патетически воскликнул Гефест. — Никак не можешь!

Больше Тит Вибий не заговаривал об отъезде.

…Максим не спеша, с наслаждением читал письмо Сервии. Заново переживал свой последний день в Риме. Жена хотела проводить его до ворот, но Максим запретил: боялся слез. Они простились дома, при закрытых дверях — бессвязным, прерывистым шепотом, на смеси двух языков. Позднее, опамятовавшись, Максим сообразил, что сам говорил на латыни, а жена — на русском.

Расставшись с женой, Максим выслушал напутствия бестиария. Германец убивался. Максим отправляется к Рейнским берегам! Максим увидит великую реку и на дальнем берегу — лес. Родные земли бестиария. Как бы хотелось ему бросить все и последовать за другом.

— Бросить все? — ревниво переспросила Лавия, прижимавшая к груди младенца. — Может быть, бросить всех?

— О чем ты? — поспешно переспросил германец, поднимая на руки сына.

Максима каждый раз пронизывала дрожь, когда видел малыша в огромных лапищах бестиария. Удивлялся, как это Лавия остается спокойной. Вынужден был признать: огромные ручищи, способные узлом вязать железо, прикасались к ребенку мягче шелка и нежней пуха.

С дружищем Кастором бестиарий обошелся не так бережно, и только вмешательство Марцелла избавило Максима от серьезных увечий.

Марцелл с Игнемой вызвались пройти с ним до городской стены.

Возле Колизея Максим невольно замедлил шаг. Внимательно оглядел величественное здание: здесь он принял свой первый бой в древнем Риме.

Игнема, смеясь, вспоминала, как увидела Максима на арене со львом.

— Сразу поняла: Рим обрел нового героя.

Повернулась к Марцеллу:

— А ты не хотел ему помочь. Да еще торговался с ланистой из-за бестиария.

— Не зная, что обрету друзей и спасителей. Иначе был бы щедрее, — улыбнулся Марцелл.

Они направились дальше. Максим неохотно уезжал из Рима. Дело было не только в том, что он покидал Сервию и остальных. Рим проник в его сердце. Возможно потому, что своими арками, колоннами, квадригами напоминал другой город, любимый с детства.

Они приблизились к храму Весты. Теперь остановилась Игнема. Взгляд ее скользил от крыши к ступеням, от мраморных цветочных гирлянд к дверям, украшенным бронзой и золотом. Максим с Марцеллом переглянулись. Оба понимали: Игнема скучает по оставшимся в храме подругам. Весталки жили особняком, были друг другу ближе родных сестер.

Двери храма растворились. Игнема быстро попятилась. Священные девы Весты одна за другой спускались по ступеням и усаживались в ожидавшие их паланкины. Шествовали неторопливо, величаво. В белых одеждах, белых покрывалах, белых головных повязках.

Весталок снова было шесть. На место ослушницы пришла новенькая. Крошечная девочка в белой одежде выступала гордо, как взрослая. Белая лента стягивала ее коротко остриженные рыжие волосы.

Священные девы удалились. Игнема смотрела им вслед. Не выдержала, взбежала по мраморной лестнице, коснулась запертых дверей храма и медленно, задерживаясь на каждой ступеньке, направилась вниз.

В это мгновение близ храма остановились рабы, несшие богатый паланкин. Из паланкина вышла женщина, одетая в пурпур и золото. Максим узнал ее тотчас. Эту женщину невозможно было забыть или с кем-нибудь перепутать. Величественная фигура, высокий рост, массивные черты лица. И ощущение удивительной силы.

Домиция стояла, опершись на перекладину паланкина. Вокруг нее тотчас собралась толпа зевак. Поглазеть на бывшую императрицу жаждали многие. Полагали, Домиция молча возносит молитву богине Весты. Зачем бы иначе остановилась подле храма? Не для того же, чтобы рассмотреть сходившую по ступеням женщину. На эту женщину никто и внимания не обратил. Никто, кроме Домиции.

Августа разглядывала ожившую весталку. «Узнала Корнелию, — в этом Максим не сомневался ни секунды. — Рассказы о чужеземке и слушать не станет».

Игнема замерла на последней ступени храма. Даже так оказалась ниже Августы. Игнема уступала Домиции в росте, но не уступала в силе духа. И не опускала взгляд под пристальным взглядом Августы.

Домиция медленно повернулась. Заметила Марцелла. Слегка кивнула: не сомневалась, что его увидит. Поискала глазами еще кого-то. Увидела Максима. Снова кивнула.

— Прорицатель, — в низком голосе слышалась чуть заметная насмешка и явственное одобрение. — Оказывается, ты не только предсказываешь будущее, но и воскрешаешь мертвых?

Домиция выдержала паузу. Зеваки напряженно прислушивались. Необходимо было запомнить каждое слово Августы, чтобы потом ошеломить знакомых!

— Мой покойный супруг, Домициан, был бы поражен, — насмешка в голосе Августы усилилась. — Он-то воображал: жизнью и смертью распоряжается император.

Домиция села в паланкин и подала знак рабам. Игнема, Максим и Марцелл, улыбаясь, смотрели ей вслед.

…Максим бережно свернул письмо жены. Он вспоминал Рим, оставшихся там друзей и неожиданно задумался. Появившись в Риме, он словно помог каждому, с кем встречался, найти свое амплуа. Тит Вибий принялся опекать соседей, Гефест — обучать детвору. Августа Домиция стала заговорщицей, Нерва — императором. Корнелия-Игнема сменила чуждую ей роль весталки на роль жены и хозяйки дома. Бестиарий вместо жалкой участи гладиатора получил