ввел в дом молодую жену». Мужчины возражали: «В прежней любви не было толку, так всю жизнь оставаться холостяком?»

Друзья и клиенты Марцелла, бывавшие в его доме, разнесли по городу весть: Игнема похожа на весталку Корнелию. Мужчины посмеивались: «Только женщины могли такое выдумать!» Женщины верили: «Это умаляет вину Марцелла». Спорщики жаждали собственными глазами поглядеть на Игнему, но она избегала игр и шумных собраний. Любопытство горожан возрастало с каждым днем.

Не меньше судачили и о замужестве Сервии. Ревнители старины возмущались: «Конечно, чужеземец получил римское гражданство и был обласкан императором. Но как римлянка древнего рода могла снизойти до выскочки?!» Молодые и рьяные восхищались: «Чужеземец всего год в Риме, а успел уже получить гражданство и войти в милость к императору. Сервия Марцелла сумела поймать удачу».

Разговоры не смолкали три месяца. Возможно, горожане обсуждали бы выбор и семейное счастье Марцеллов и дольше, но внезапное событие поглотило внимание всех римлян.

* * *

Максим прислушался. В доме Августа стояла удивительная тишина. Такой не было, даже когда императора держали под стражей преторианцы. Тогда хотя бы звякали доспехи часовых, доносились легкие шаги, испуганные перешептывания слуг. Сейчас не раздавалось ни звука. Даже самый воздух казался недвижным. Максим невольно прижал ладони к ушам, проверяя, не оглох ли.

Огонек светильника затрепетал и съежился. Максим подбавил масла. Язычок пламени выровнялся и ярко разгорелся.

Максим молча смотрел на неподвижное тело императора. Нерва умер внезапно, без страданий и долгой агонии. Диктовал письмо, побледнел, прикрыл веки и откинулся на подушки. Поднялась суматоха, примчался лекарь, Максим спешно отправил гонца к Марцеллу. Склонившись над императором, напряженно прислушивался к его дыханию. Сжимал и разжимал кулаки, точно всей силой, всей волей желал заставить биться немощное сердце Нервы. Но этот поединок со смертью ему было не выиграть. Дыхание императора становилось все тише, все слабее и постепенно угасло. Слуги подняли крик. Лекарь молча отвернулся. Максим отослал всех. Остался наедине с мертвым — в тишине, еще более пронзительной от того, что ей предшествовали шум и суета.

Двери распахнулись. Стремительно вошел Марцелл.

— Опоздал?

Максим не ответил.

Больше спешить было незачем. Сенатор медленно подошел к императорскому ложу. Опустился на колени.

Максим отвернулся. Марцелл много лет был дружен с Нервой. И даже не успел проститься.

— Горе, какое горе, — тихо проговорил Марцелл.

— Одно утешение. Легкая смерть.

— Обидно сознавать, что это единственная награда за его труды, — вспыхнул Марцелл.

Поднялся с колен. Повернувшись к Максиму, сказал негодующе:

— Новость разлетелась мгновенно. Ко дворцу собираются сенаторы. На лицах — показная скорбь, а в душе тайный страх: удастся ли войти в милость к новому цезарю.

— Не первый день думают об этом, — откликнулся Максим. — Усыновив Траяна, Нерва словно бы отошел в тень. Все ждали, когда появится новый владыка — энергичный, полный сил. Казалось, Нерва уже не правит. Только доживает.

— Ты-то знаешь, что это было не так, — перебил Марцелл.

Максим кивнул. Нерва оставался императором до конца. Сам тяжело больной, успел подумать о том, каково приходится всем недужным. Учредил государственную медицину. Повелел, чтобы в каждом городе было несколько особых врачей. С богачей они брали бы деньги, но налогов не платили, а бедняков лечили бесплатно. Максим усомнился, принесет ли указ благо. Если врачи начнут получать деньги с больных, легко представить, как отнесутся к бесплатным пациентам. «Больной пожалуется, лекаря прогонят из города», — возразил Нерва.

Мера не замедлила сказаться. Однажды Тит Вибий явился к обеду, сияя золотыми зубами. Вставил вместо выбитых.

Указ о государственной медицине был последним указом Нервы.

…Дверь снова отворилась, и в комнату вошел начальник гвардии.

Марцелл двинулся ему навстречу. Максим встал между ними.

— Уйди, — тихо сказал Максим Элиану. — Тебе не место здесь. Уходи.

Элиан посмотрел на мертвого императора, перевел взгляд на Марцелла, потом на Максима. К удивлению актера, попытался как-то оправдаться:

— Я не желал ему зла. В сущности, безвредный старик был…

Максим коротко взглянул на Марцелла. Понял: сейчас сенатор не вспомнит о детской дружбе. Оттолкнул Элиана.

— Уходи!

Начальник гвардии повернулся и вышел. Марцелл резко сказал:

— Нерва мог бы еще жить и жить!

Максим думал о том же. Не взбунтуйся преторианцы, Нерва жил бы еще долго. А так… Слабое сердце не выдержало потрясения.

Максим чувствовал, как в душе черной волной поднимается гнев. «Элиану лучше сейчас не подворачиваться мне под руку».

— Нужно распорядиться… — начал Марцелл.

Не договорил, снова подошел к мертвому другу, коснулся его лба, постоял тихонько, порывисто отвернулся, приблизился к Максиму.

— Надо распорядиться.

— Пошли за Гефестом, — сказал Максим. — Я не знаю, как все положено делать.

Вольноотпущенника долго искать не пришлось — поджидал за дверьми. Скорбно помолчал, оплакивая участь Нервы. Преданно служил Домициану, но… Не мог не оценить нового императора, его преданности Риму.

Марцелл попросил таблички и стиль.

— Кому пишешь? — спросил Максим.

— Игнеме. Тревожится. Знает: император внезапно занемог. Молит богов. Надеется… — Голос Марцелла прервался.

Справившись с собой, сенатор сказал.

— Надо ее известить. Пусть возносит молитвы… подземным богам…

Максим подумал, что Сервия, жившая вместе с ним на Палатине, наверное, уже услышала обо всем и оплакивает императора.

Гефест без суеты, но очень споро, отрядил гонцов к бальзамировщикам, к плакальщицам, к скульпторам… Нужно было изготовить восковое изображение императора… найти актера, который представлял бы покойного в траурном шествии… объявить о случившемся по городу… доставить на Палатин ветви кипариса… организовать семидневное прощание и траурное шествие так, чтобы нигде не возникло ни суеты, ни толкотни… И главное — сложить погребальный костер, достойный такого правителя, как Марк Кокцей Нерва.

Чуть не в последнюю минуту Максим вспомнил, что необходимо срочно отослать гонцов к Траяну, приемному сыну Нервы, новому императору Римской империи.

Вдобавок все начатые дела требовали завершения. Ясно было, что из отдаленных уголков империи еще несколько недель будут приходить письма на имя Нервы.

Максим понимал: до похорон уже ни у кого, ни у Гефеста, ни у Марцелла минуты свободной не выдастся. И не выдастся больше случая тихо и спокойно проститься с умершим.

Актер подошел к императорскому ложу. Постоял в молчании. В памяти стремительно промелькнула первая встреча с Нервой. Максим прикрыл глаза. Не думал, что смерть «паралитика из терм» причинит такое горе. В душе осталась пустота, как бывает всегда, когда прощаешься с другом. Максим знал, что и сам он, и Марцелл, и Сервия с Корнелией будут еще долго ощущать эту пустоту.

Максим повернулся и распахнул двери императорской опочивальни, впуская слуг.

…Семь дней спустя над Римом пылал закат. К золотисто-алым облакам поднимался дым гигантского костра. Костер