Футурологи и утописты на этом основании германского опыта провозглашают ни больше ни меньше «третью промышленную революцию» (первая – пар на угле и дровах, вторая – электричество на нефти и газе): см. например, Джереми Рифкин, «Европейская мечта. Как европейское видение будущего постепенно затмевает американскую мечту». Утопический гимн подхватывают затем политические либералы всех родов: раз домохозяйство теперь не только потребитель, но и производитель, появится наконец-то обоснованное мнение этого домохозяйства как участника политических процессов, чего так не хватает массовой управляемой демократии, вынужденной эти мнения имитировать.

Насчет мнения – это, конечно, вряд ли. Как, впрочем, и насчет «революции». И скрытый за рассуждениями Рифкина тезис о том, что в основе кризиса экономики, ориентированной на рост, лежит дефицит энергии, этот рост сдерживающий, и что именно этот дефицит и есть негативное содержание накопленных неотдаваемых долгов, – вряд ли этот тезис верен. Разумеется, человеческая деятельность вовлекает и преобразует материал природы, в том числе такой универсальный, как энергия. Да, труд есть также отдаваемая человеком физическая энергия из его биологического тела как источника. И привлекаемая из природных источников энергия позволяет заменить мускульную энергию человека. Исчезают конкретные виды полезного труда – такие как труд бурлака, докера, землекопа, рикши (хотя вовсе не везде на планете). Растет значение таких составляющих труда, как искусство физического оперирования (ловкость, мастерство, hand made) и интеллектуальных усилий. Их тоже, впрочем, частично заменяют роботы и компьютеры, говоря бытовым языком. Кажется, труд исчезнет. Другая, более ранняя книга того же Рифкина называется «Конец работы».

Все это неверно. Труд никуда не денется. Человек все равно будет затрачивать усилия – мускульные и нервные, участвуя в деятельности, пусть и несколько иные. И эти усилия все равно будут порождать действительность политэкономии. Ибо главное в них – воля и время жизни, субъективность, деятельность. Взгляды же, подобные описанным выше, – наивный и ошибочный натурализм. Из того, что такой материал труда, как энергия, «похож» на энергию природную, нечеловеческую, недеятельностную как на другой материал, вовсе не следует, что природная энергия заменит труд в его деятельностном содержании. Как справедливо заметил Маркс, материала природы в труде (и в стоимости) не более чем в биржевом курсе.

Так что германский опыт последних 5 – 10 лет важен, прежде всего как пример того, как именно государство развивает свою собственную территорию, как пример создания нового вида деятельности, а не просто экономического роста. Германия – очевидный западноевропейский экономический лидер, которому не хватает политического влияния и суверенитета. Учитывая ослабление власти США над Европой, она ищет свою новую политэкономию.

Надо хоть что-то делать и нам в отношении государственного инвестирования в территорию с целью роста экономического суверенитета. Тем более что с политическим влиянием и суверенитетом дело у нас обстоит лучше, чем у Германии. Пока. Возможно, наше будущее могло бы быть связано с русско-германским союзом, вовлекающим Западную Европу в наше технологическое развитие, особенно учитывая, что именно рецепция немецкой мысли служила всегда действительному развитию России. А вот восприятие английской мысли, замаскированной в XIX веке под французскую, а в XXI веке под американскую, – тормозило. В ХХ веке англосаксы сделали все, чтобы такого русско-германского союза не возникло. Собственно, ради этого были развязаны две мировые войны. Но это уже следующая тема для размышления.

Дмитрий Куликов

Либерально-демократическая идеология – «главный калибр» западного мира в борьбе против СССР и современной России.

В каждой сфере свои мифы, свои способы обмана. Нам нужно научиться им противостоять. Как? Ну, во-первых, знать, что нас все время стараются обмануть и обманывают. Во-вторых, знать и понимать, что нас уже обманули, и не один раз за последние 25 лет. Нужно признать это и понять, каким образом это происходит. В-третьих, «включить мозги» и начать думать. Своей головой. Знать свою историю. Все это вместе сильно повышает наши шансы как народа не быть обведенным вокруг пальца снова.

Причин крушения СССР 20 лет назад было множество. Все они находились в сложной системной зависимости друг от друга, и все они были факторами распада. Но один из важнейших – все-таки субъективный: общественное и индивидуальное сознание граждан СССР.

Практически никто не вышел защищать СССР. У тех, кто не вступился за страну, и у тех, кто боролся за ее развал, тогда имелись (как многие из нас были уверены) серьезные идеологические основания для таких позиций и выбора политического и социального поведения. Хотелось бы остановиться на нескольких расхожих в то время заблуждениях, несуразность которых сегодня очевидна.

Первое. Нужно понимать, что так называемая революция 1990–1991 годов никакой революцией, по сути, не являлась. Скорее уж это можно назвать капиталистической контрреволюцией.

Падение СССР объявлялось падением социализма и коммунизма. Мы, граждане СССР, как бы отказывались от семидесятилетнего исторического социального эксперимента и возвращались в «семью цивилизованных народов» и в «исторический процесс». Вспомните, как в перестройку нам предложили строить «социализм с человеческим лицом», параллельно утверждая и убеждая (обманывая в том числе), что лицо это может быть только звериным. Поэтому, для того чтобы понравиться Западу, от социализма и коммунизма мы должны были отказаться.

Главный демократ Ельцин и вся российская либеральная тусовка, борющиеся с «коммуносоциалистическими идеями», воспринимались каждым жителем России как проводники в мир заграничный, долгое время запретный, а потому невероятно соблазнительный. Эта идеологема была, пожалуй, главной движущей силой контрреволюции. Огромную роль в борьбе Ельцина за власть сыграла позиция Запада. Вопрос для наших граждан стоял буквально: кого поддерживает Америка? Ага, Ельцина поддерживает – ну тогда и мы «за».

Такая «высокая политика» опиралась на тщательно проработанные самим же Горбачевым идеологемы «общечеловеческих ценностей» и строительства «общеевропейского дома». Мы все очень хотели в цивилизованный мир с красивыми рекламными огнями, демократией и свободой личности. Нам обещали, что поставят Человека на первое место (а каждый втайне надеялся, что этим человеком будет он).

Хотя не стоит недооценивать и роль мелких жизненных идеологических установок – типа «джинсовой» или «колбасной». «Пятьдесят сортов колбасы» в заграничных супермаркетах – вот заветная мечта гражданина СССР в те годы (для этого надо было организовать во время перестройки специальную деятельность по исчезновению пяти-шести сортов отечественной колбасы из магазинов).

Второе. Нельзя сказать, что идеологии соблазна были совсем уж кондовыми. Была и тонкая «разводка», что называется, для интеллектуалов. Выглядело это примерно так.