— Ах, господин мой, я только в дом вошла.

— Вижу, — слуги носили ящики и тюки из кареты. Волков взял одну склянку из проносимого мимо ящика: то был бальзамический уксус. Он бросил склянку обратно в ящик, наполненный специями и приправами. — Вижу, прошлись по лавкам.

— И по лавкам, и по рынкам, — говорила она, беря его за руку и ведя в гостиную, — и у епископа была.

— У епископа? — поначалу удивился барон, а потом вспомнил: — Ну да, он же вам писал. И что он хотел от вас?

Бригитт усадила его, сама уселась напротив и взяла его руку в свои руки, зелёные глаза её просто сияли.

— Епископ оказывает мне великую честь.

— Да говорите же уже наконец!

— Он хочет, чтобы я была патронессой, — красавица лукаво улыбалась.

— Объяснитесь! — настаивал барон.

— Он сказал, что храм в Эшбахте мал и нужен новый, — начала Бригитт, улыбаясь гордо. — А ещё сказал, что набрал денег на храм, но доверить в Эшбахте их никому не может, так как один уважаемый человек в том селении больно тщеславен и воинственен, — она тут снова поцеловала Волкова в губы, чтобы он знал, о ком идёт речь, — а святой отец Эшбахта вороват и блудлив. И никому из них епископ денег доверить не может.

«Вот дурак! А незамужней рыжей бабе, на которую многие мужи заглядываются, он денег дать не боится!».

— И что же? — осторожно спрашивает Волков. — Епископ назначит вас патронессой строительства храма? И готов выдать вам на то кучу денег?

В принципе, он не сомневался, что в таком случае ему удастся получить от Бригитт хоть немного серебра, чтобы наконец закончить постройку. Конечно, было бы неплохо…

Он уже начал прикидывать, сколько будут стоить стёкла в окна господских покоев замка, и думать о том, что если из той кучи серебра, что надобна на постройку большого храма, взять на стёкла, то там убытка и заметно не будет. Конечно не будет! Но Волков всё-таки решил уточнить.

— А сколько же епископ, храни его Господь, даёт на храм?

— Так он пока не сказал, — отвечала ему госпожа Ланге, — просил быть у него в следующий понедельник. К нему прибудут архитекторы разные с эскизами храма, мы с ним отберём, чтобы и красиво было, и недорого, а уж потом он и решит, — и тут она говорит то, отчего рушатся все надежды генерала. — Да и денег он сразу на всё не даст. Сказал, сначала даст денег на уборку места под строительство, а как место будет, так приедет от него монах на то место смотреть. Потом даст денег на фундамент, и опять приедет монах. Потом на стены, и на свод, и на отделку… На всё постепенно будет давать. А я буду смотреть за всем, буду его доверенным лицом, его глазами. И держателем денег.

«Вот хитрый дьявол!».

Кажется, он рано стал думать о стёклах для господских покоев. Но всё равно барон был рад, что епископ не брезговал Бригитт и принимал её. И даже делал её своим доверенным лицом.

Глава 36

— А где же вы останавливались? — спрашивает барон, уже не испытывая особых иллюзий по поводу серебра с затеи епископа.

— У Кёршнеров, — отвечает госпожа Ланге.

И это было неудивительно, Бригитт многие в Малене знали, и знали её как даму, принадлежащую к партии Эшбахта. И Бригитт продолжала:

— Я заехала к Кларе, только хотела после дороги привести себя и Анну Терезу в порядок, прежде чем ехать к епископу, а Клара говорит: зачем вам таскать с собой ребёнка, пусть девочка побудет у нас. И я согласилась. А когда вернулась, Клара говорит: мы вам покои барона подготовили, оставайтесь ночевать. Тем более, что девочки очень хорошо играли. Урсула Вильгельмина и Анна Тереза так дружат… Я и согласилась. Девочки были рады.

— Что ж, это прекрасно — отвечал барон.

То, что Кёршнеры приваживали всех его близких, было делом обычным, во-первых, они были хозяевами на редкость хлебосольными, а во-вторых, считали, что барон и все его близкие, останавливаясь у них, повышают их статус в городе. Что было отчасти верно. С тех пор как недавний выскочка из самых низов Кёршнер, отец которого даже не имел дома в городе, подружился, а потом и породнился с самым влиятельным человеком графства, без него не принималось ни одного важного в городе решения.

А тут Бригитт ему ещё сообщает:

— А знаете, у Кёршнеров был Максимилиан.

— Максимилиан? — Волков даже не понял поначалу, о каком Максимилиане идёт речь. — Какой ещё Максимилиан?

— Ну как же, — продолжает госпожа Ланге, чуть озадаченная непонятливостью своего мужчины. — Ваш офицер, не знаю, кем он у вас служит. Максимилиан Брюнхвальд. Сын Карла Брюнхвальда от первой жены.

Теперь он всё понимает, он всё понял ещё до того, как она начала объяснять, просто эта новость его, признаться, удивила, и барон спрашивает:

— И кто же его пригласил к Кёршнерам?

— Этого я не знаю, — отвечает Бригитт. — Но, судя по всему, он там не впервой.

— Конечно, он там не впервой, он бывал у них со мной много раз, но я не знал, что бывает у Кёршнеров и без меня, — эта новость почему-то ему пришлась не по нраву. — И что же, вы ужинали вместе?

— Ну конечно, Кёршнеры его тоже звали к столу, — отвечала красавица так, как будто её удивлял подобный вопрос. — А почему же им его к столу не звать, раз он их гость?

— Ах вот как? — Волков продолжал удивляться.

— Вы знаете, мой господин, — продолжала Бригитт, — Максимилиан удивил и меня, и Клару. Оказывается, он знает много стихов. Когда господин Кёршнер ушёл спать, он стал нас забавлять своими рассказами, а заодно и стихами.

— Он знает много стихов?

— Много; он стал читать нам баллады, он прочитал на память чуть ли не всё вступление из «Неистового Роланда». И ещё несколько гимнов из тех, что читают трубадуры в романах. И ещё рассказывал забавные и неприличные истории из «Декамерона» и несколько стихов из Данте, — радостно сообщала госпожа Ланге.

— Кажется вы долго сидели за