Но триумф был недолгим. Внезапно мне захотелось притупить это чувство. Я пошел, принял четыре маленькие голубые таблетки и лежал в своей квартире в оксикодоновом тумане.

Может быть, я услышал какую-то суматоху наверху, не знаю – как будто все происходило в параллельной вселенной. Но через некоторое время, когда действие таблеток стало заканчиваться, я подумал, что, наверное, стоит посмотреть, что происходит.

На лестнице я встретил Антуана. От него разило алкоголем: должно быть, налакался до очередного пьяного ступора.

– Что, мать твою, происходит? – спросил он, в его тоне сквозила угроза.

– Понятия не имею, – сказал я. Но это была не совсем правда. В моем сознании уже рождалось подозрение. Мы вместе поднялись на третий этаж.

Кровь. Первое, что бросилось в глаза. И много. И в центре всего этого Софи.

– Произошел несчастный случай. – Вот что она нам сказала.

Я сразу догадался, что это моя вина. Я был этому причиной. Я знал, каким человеком был мой отец. И должен был предвидеть, что он может совершить такой поступок. Но я был так ослеплен своим собственным гневом, своей обидой. Себе я сказал, что защищаю семью. Но это… кровь, жуткое, неподвижное тело, завернутое в саван занавеса. Я не мог на это смотреть. В ванной меня вырвало, будто я мог исторгнуть этот ужас. Но, конечно, ужас меня не оставил. Он преследовал меня. И хуже всего то, что во всем виноват только я сам.

Каким-то образом мне удалось взять себя в руки. Я должен справиться. Бену уже ничем нельзя помочь. Я знал, что должен сделать сейчас ради выживания семьи.

Ужасно тяжелое тело в моих руках. Все казалось ирреальным. Часть меня думала, что, если я посмотрю в лицо Бену, это все будет по-настоящему. Возможно, так и нужно было поступить, проститься с ним. Но в конце концов я не смог заставить себя это сделать. Разорвать эти тесные узы, встретиться лицом к лицу со страшной реальностью.

Итак, вы видите, что произошло. Три ночи назад он умер, и мы похоронили его.

Разве нет?

СОФИ

Пентхаус

С той секунды, как я увидела ее, покрытую кровью – кровью моего мужа, – я действовала стремительно, почти не задумываясь. Я делала все ради защиты дочери. Возможно, я тоже была в шоке, но рассуждала здраво. Я всегда была целеустремленной, сосредоточенной. Умела извлекать пользу из любых ситуаций. В конце концов, именно так я и оказалась на своем месте.

Я понимала, что мне нужна поддержка его сыновей, нужна их помощь, Жак должен быть жив для них. Умереть должен был Бенджамин. Перед тем, как завернуть тело, я поднесла телефон Жака к лицу, разблокировала его, сменила пароль. С тех пор я ношу его при себе, написывая Антуану и Николя от имени их отца. Чем дольше я могла поддерживать «жизнь» Жака, тем дольше можно увиливать от сыновей.

После того как я сделала все, что могла для Бенджамина – остановила кровь полотенцем, промыла раны, – мы с консьержкой привели его сюда, в chambre de bonne. Он был слишком слаб, чтобы сопротивляться; слишком тяжело ранен, чтобы попытаться освободиться. Здесь я поддерживала его жизнь – и только. Приносила ему воду, остатки еды, на другой день киш из булочной. И все это до тех пор, пока не решу, что с ним делать дальше.

Он был так тяжело ранен, что, возможно, проще было бы оставить все на волю бога. Но мы были любовниками. А это что-то да значит. У меня много личин: шлюха, мать, лгунья. Но я не убийца. В отличие от моей драгоценной дочери.

– Жак уехал на какое-то время, – сказала я пасынкам, когда они пришли. – Будет лучше, если никто не узнает, что он был сегодня вечером здесь, в Париже. Так что, если кто-нибудь спросит, его нет, он пока в отъезде. Хорошо?

Они кивнули. Им я никогда не нравилась, они никогда не одобряли меня. Но в отсутствие отца они ловили каждое мое слово. Хотели, чтобы им говорили, что делать, как действовать. Они так и не повзрослели по-настоящему, ни один из них. Жак никогда им этого не позволял.

Я вспоминаю о благодарности, которую испытывала к Жаку в самом начале, за то, что он «спас» меня от моей прошлой жизни. В то время я не понимала, как дешево меня купили. Выйдя замуж за своего Жака, я не освободилась, как воображала. Я не возвысилась. Наоборот, я сделала прямо противоположное: приковала себя к нему на всю жизнь.

Возможно, моя дочь сделала именно то, на что у меня не хватило смелости.

ДЖЕСС

Я сжимаю нож, готовая защитить Бена – и себя, – если кто-нибудь из них подойдет ближе. Хотя они не кажутся особенно агрессивными, но в воздухе витает напряжение. Ник переводит взгляд с Софи на Бена и обратно; его глаза безумны. Здесь происходит что-то еще, что-то не до конца понятное мне.

И все же я до сих пор сжимаю нож, костяшки пальцев побелели, я ощетинилась.

– Умер мой муж, – говорит Софи Менье. – Вот что произошло. – Внезапно Ник отшатывается, будто она только что ударила его. Разве он не знал?

– Qui? – хрипло переспрашивает он. – Qui? – Я думаю, он, должно быть, спрашивает, кто.

– Моя дочь, – отвечает Софи Менье, – она пыталась защитить Бена. И я держала твоего брата здесь, я сохранила ему жизнь. – Она говорит так, будто считает, что заслуживает какой-то похвалы. А я не могу найти слова для ответа.

Пока она говорит, я перевожу взгляд с одного на другого, пытаясь понять, что предпринять. Ник – съежился: присел на корточки, обхватил голову руками, переваривая услышанное. Уверена, угрозу здесь представляет Софи Менье. Я одна с ножом в руках, но ничего хорошего от этой женщины не жду. Она шагает ко мне. Я поднимаю нож, но это ее не останавливает.

– Вы сейчас нас пропустите, – начинаю я, стараясь говорить как можно увереннее. Потому что хоть у меня и нож, но она держит нас здесь в ловушке: главные ворота заперты. Я быстро соображаю, что мы ни за что не выберемся из этого места без ее согласия. Я сомневаюсь, что без посторонней помощи Бен сможет стоять, а нас от внешнего мира отделяет целое здание. Она, наверное, думает о том же.

Она мотает головой.

– Я не могу этого сделать.

– Да. Ты обязана. Мне нужно отвезти его в больницу.

– Нет…

– Я не скажу им, – быстро говорю я. – Послушай… Я не скажу им, как он получил травмы. Я… я скажу им, что он упал с мопеда или что-то такое. Скажу, что он, должно быть, вернулся в свою квартиру – и там я его и нашла.

– Они тебе не поверят, – отвечает она.

– Ну, я найду способ. Но я никому не скажу. – Теперь я слышу отчаяние в своем голосе. Я умоляю. – Пожалуйста. Можешь поверить мне на слово.

– И как я могу быть уверена в этом?

– А какой у тебя еще есть выбор? – спрашиваю я. – Что ты еще собираешься делать? – рискую я. – Потому что ты не можешь держать нас здесь вечно. Люди знают, что я здесь. Они начнут искать. – Не совсем так. Есть Тео, но он, по-видимому, сейчас сидит в камере, и я понимаю, что не сообщала ему адреса: ему потребуется время, чтобы узнать. Но ей этого знать не нужно. Мне надо просто убедить ее. – И я знаю, что ты не убийца, Софи. Как ты и сказала, ты сохранила ему жизнь. Будь ты убийцей, ты бы этого не сделала.